Артём Федорчук - Фальсификация исторических источников и конструирование этнократических мифов

Вернемся к проблеме готовности общества «впитывать» фальсификаты и конструкты. По-видимому, дело здесь не только в мифологичноcти сознания, в коллективном бессознательном, но и в прямом заказе, обычно комплексном (религиозно-фундаменталистско-националистическом, политическом и, мельче, административном). Спектр задач для ангажемента широк: от историчности Писания и даже косвенного доказательства бытия Божия до обоснования той или иной корпорацией (включая нацию) своих «прав на прошлое». В нижней части регистра — простейшие задачи управления: например, местные «промоутеры» часто заказывают «хронологические» кампании, для которых требуется звучная дата, звучное имя или событие. Стоит упомянуть, например, о неофициально пока звучащем заказе на обретение и перенос в Москву останков её основателя — князя Юрия Долгорукого, погребённого в Киеве, в монастыре Спаса на Берестове. Чтобы избежать очередной кампании в прессе и необоснованных заключений по этому поводу, есть единственный путь — публиковать объективно имеющиеся материалы с взвешенными комментариями, где будет строже, чем обычно, дозирована доля гипотез [78] Останки Юрия Долгорукого — отдельная тема. Объективная оценка материалов некрополя храма на Берестове: Ивакин Г.Ю. Некрополь церкви Спаса на Берестове в Киеве и «погребение Юрия Долгорукого» // Российская археология. № 2. 2008. С. 107–117. .

Ясно, что чем больше подлинных, проверенных материалов, тем лучше.

Но это, конечно, не панацея: одна из коренных проблем, которую мы наблюдаем в России, — отсутствие самой потребности различать подлинное и неподлинное или, по крайней мере, усиленное размывание этой потребности. И градоправители, и обыватели наши издавна убеждены, что можно снести древнее здание и построить его снова, сделав даже ещё лучше (если можно так выразиться — ещё древнее). Это своего рода национально-административный постмодернизм, деконструкция самой идеи подлинности как неконструктивной и досадной помехи. Но даже когда речь не идёт о предметной подделке, фальсификация часто осуществляется на пути заказной интерпретации или специально направленного, избирательного поиска (например, выборочные вскрытия одного погребения вместо тотального изучения участка, постоянно практикуемые при заказном поиске останков).

Понятно, что примеры «конструирования прошлого» встречают мало критики в фундаментальной науке — они слишком многочисленны, чтобы реагировать на все. Арена административных забав, апеллирующих в том числе к неконтролируемой разумом народной потребности в мифе, лежит как бы за забором от академических аудиторий. Однако наше молчание отчасти санкционирует юбилейные кампании, псевдореставрации, имитации исследований, число которых быстро нарастает в последние 10–15 лет и которые затрагивают даже столь болезненные для памяти нации события, как гибель членов царской семьи (многолетние усилия по обнаружению их останков и признанию подлинности уже обнаруженных проходят без руководства со стороны археологических структур, чего следовало бы ожидать). Обществу это явно опасно, а науке — противопоказано: совершенно очевидно, что проявляемая наукой «гибкость» — один из корней паранаучных явлений (типа «новой хронологии»). Можно ли извлечь из «заказа» хотя бы частичную пользу? Ведь, как ни говори, а за ангажементом стоит потребность общества в нашей науке, пусть зачастую ложно понимаемая? Следует хорошо подумать.

Укажу ещё одну область подделок — неявных и тем особенно вредных археологии. Они могут представить в обозримом будущем опасность для святая святых нашей науки — её отчетной документации. Россия по праву гордится системой ежегодных археологических отчётов, собираемых в одном месте хранения. С нею непосредственно связан целый узел «старых» (а значит, особо ценных) принципов и традиций: правила выдачи разрешений в виде Открытых листов и представления обязательных ежегодных отчётов по ним; правила оценки рецензентами и обсуждения их научного качества группой учёных (экспертов); правила ознакомления избранных специалистов с ходом работ непосредственно на месте; правило ежегодной публикации кратких сведений о проделанных работах.

Эта система держится, в конечном счёте, на таких «условностях», как репутация, доброе имя, объективность оценок и т. п. Она летит к чёрту при одной только готовности исследователя, обладающего Открытым листом, внести в отчёт данные, не отвечающие действительности. А соблазн внести такие данные сегодня велик: к учёному апеллируют политики, алчущие реликвий и юбилейных дат; на него нажимают собственники земли, стремящиеся снять с себя груз обязательств перед органами охраны памятников; их подгоняют заказчики и строители, которым нужно как можно быстрее закончить «нулевой цикл». Кроме того, добивающаяся исключительно прибыли частная фирма (строительная, проектная, есть уже и «археологические») не откажется сэкономить: нанять для работ специалистов в меньшем количестве и худшей подготовки, чем возможно; ограничиться минимумом обмеров на месте, «восстановив» их позже по фотографиям, почеркушкам и т. п. Иногда эти материалы просто выдумывают при таком «восстановлении» (появляются уже и особые группы специалистов по «приведению в порядок» документации, сделанной плохо или вообще не сделанной на памятнике). В результате из зеркала работ отчёт рискует превратиться в ширму, которая замаскирует недобросовестные или непрофессиональные работы, а то и разрушение памятника.