Артём Федорчук - Фальсификация исторических источников и конструирование этнократических мифов

Текст о церкви Вознесения [68] Процитирую текст: «Ничто не поразило меня так, как Коломенское, этот памятник древней русской архитектуры. Я видел много, многим восхищался, многим бывал поражён, но древняя Русь — та, что предстала перед нами в памятниках Коломенского, — это из области того, что я видел самого удивительного. Видел я Страсбургский собор, строившийся веками; видел собор в Милане, и везде это было только огромное количество орнаментов и украшений. Тогда как здесь я был ослеплён монолитной красотой. При виде её у меня забилось сердце. То была таинственная тишина, гармония красоты, законченных форм: я видел какую-то новую форму архитектуры. Я видел стремление ввысь и долго стоял оцепенелый. Громадное впечатление на меня произвела галерея внутри. Не могу до сих пор уяснить, как мог строитель этого храма обойти технические затруднения. Любуясь его творчеством, я видел смелую мысль, и простоту, и легкость — во всём. Как я Вам благодарен, Вольдемар, за то, что Вы упросили меня остаться там до вечера и я смог увидеть в лучах заходящего солнца это чудо из чудес. В других городах России, мне кажется, были подражания. Этого я не видел и не увижу. Грустно. Но на склоне дней моя душа согрелась, и за это я благодарен судьбе». Берлиоз Г. Письма к другу // Советская музыка. 1969. № 8. С. 64–67. до сих пор имеет самое широкое хождение, хотя ещё в 1988 г. известный историк взаимоотношений русского общества и археологии А. А. Формозов привёл веские доказательства возможной мистификации, среди которых типичная для таких ситуаций «пропажа» оригиналов писем; отсутствие французского текста даже в копиях; расхождения в текстах переводов разных лет и многое другое [69] См. подробнее: Формозов А. А. О двух документах 1860-x годов, касающихся древнерусской архитектуры // Советская археология. 1988. № 2. С. 134–137. . Он справедливо поставил под сомнение само существование «документов», указав на значительную вероятность их введения в оборот с целью повысить значение шедевров русской архитектуры в глазах властей. Письма давали благожелательные отзьщы о многих храмах — соборе Покрова на Рву, Донского монастыря, церквей Николы в Хамовниках и Николы Большой Крест.

Еще интереснее и ближе к археологии второй пример «культурной мистификации». Это «текст с надгробия Андрея Рублёва». Начало истории восходит к 1947 г., когда Пётр Дмитриевич Барановский сделал два доклада о нём. На первом (11.02.1947), в Институте истории искусства АН СССР, он зачитал текст надписи на надгробии по копии, якобы взятой из архива Н. П. Чулкова, известного москвоведа и собирателя. Значительно сокращённые публикации этого доклада вышли только через много лет, причём, согласно одной из них, копия была сделана ещё в XVIII в. Г.-Ф. Миллером и уже в 1939 г получена женой архитектора (все тою же М. Ю. Барановской) непосредственно от Н. П. Чулкова вместе с частью его архива [70] Ср.: Барановский П. Д. Обитель Андрея Рублёва // Неделя. М., 1982. С. 8–9; Барановский П. Д. О времени и месте погребения Андрея Рублёва // Пётр Барановский. Труды. Воспоминания современников. М., 1996. С. 20, 21, 25. .

Подозрительным было уже то, что сам П. Д. Барановский предлагал две версии обстоятельств возникновения текста, который ввёл в оборот. Вторая из них возводит появление копии текста надгробия не к XVIII в., а все к тому же 1947 г. Согласно рассказу архитектора, записанному со слов П. Д. Барановского его биографом В. Десятниковым [71] Десятников В. А. Гражданин Отечества // Москва. 1987. № 8. С. 162. и повторённому Ю. А. Бычковым, эту надпись скопировал сам Барановский с сильно повреждённой известняковой плиты, вывернутой рабочими во время копки траншеи у Спасского собора Андроникова монастыря в 1947 г. П. Д. Барановский якобы сделал с неё эстампаж, особенно ценный потому, что к утру следующего дня обнаружилось, что плиту уже пустили на щебень [72] Бычков Ю. А. Житие Петра Барановского. М., 1991. С. 99–100. .

В описанном порядке открытия плиты есть несоответствия: время находки отнесено к октябрю 1947 г., хотя о ней Барановский в скрытой форме говорил уже в февральском докладе, поскольку отталкивался в нём от даты, якобы указанной на плите (1430 г.) и расходившейся с традиционными: «Сегодня мы впервые отмечаем годовщину — 517 лет со дня смерти Андрея Рублёва» [73] Барановский П. Д. О времени и месте погребения Андрея Рублёва // Пётр Барановский. Труды. Воспоминания современников. М., 1996. С. 17. . Возможно, Десятников пытался снять эти противоречия, когда в своих записях датировал доклад годом позже — февралём 1948 г. Это, а тем более очередная серия «исчезновений» усиливают подозрения: все упоминаемые архивные копии (или одна-единственная, но переходившая из рук в руки), пропали, причём в портфелях Миллера не найдено никаких следов существования копии с такой надписи. Вышеуказанный же эстампаж, по нашим сведениям, никогда более автором не упоминался и не публиковался, равно как иные копии с натуры, которые могли (и должны были быть) сделаны с камня.