Дмитрий Мишин - Сакалиба (славяне) в исламском мире в раннее средневековье

Так, очевидно, понимали положение этих рабов в описываемую эпоху — в тексте договора Венеции с Карлом Толстым (880), который практически текстуально повторяет договор 840 г., сделана следующая добавка: вместо , как в тексте первого договора, мы видим «свободных христиан» ( homines chrislianos, qui liberi sint ) [162, т. 2, ч. l, c. 139].

А. Пиренн в свое время полагал, что венецианцы поддерживали торговые отношения и с Испанией, и с Африкой [575, с. 113], но не привел ни одного доказательства этого тезиса.

Придерживаюсь текста: out pro tali causa uncle damnum adcrescat in patria [207, c. 21; 163, т. 6, с. 210]. В «Документированной истории Венеции» С. Ромавина, где также приводится текст декрета, вместо damnum стоит guadagnum [584, с. 371], что меняет смысл на: «во имя дела, от которого город ( patria ) получит большую прибыль».

Говоря об описываемых событиях, Андреа Дандоло отмечает также, что венецианские правители пошли на этот шаг под давлением Византии [189, т. 12, ч. 1,с. 178].

Можно возразить, что сообщение ал-Мукаддаси о сакалиба не вполне ясно. Ал-Мукаддаси пишет: «Страна их ( сакалиба . — Д.М .) находится за Хорезмом, однако их доставляют в Андалусию, оскопляют и вывозят в Египет». Между тем противопоставление, которое видим мы в данной фразе, свидетельствует, скорее, об искренности автора: он не пытается примирить сведения, кажущиеся ему противоречивы ми, но, наоборот, оставляет все как есть, точно передавая рассказы своих источников.

См. грамоту Генриха II от 16 марта 1006 г. [166, т. 3, с. 134–135]. Генрих ссылается в ней на императора Отгона III, что подсказывает, что норма восходит к более ранним временам.

Об этом эпизоде мы знаем от Адама Бременского и Гельмольда (род. прибл. между 1110 и 1117 г., ум. после 1177 г.) [155, с. 165; 101, с. 43 соотв.]. Вопрос о том, кто конкретно попал в плен, пока неясен, так как источники дают противоречивые сведения: Адам называет противниками Бернарда черезпенян ( Circipanf ), а Гельмольд — черезпенян ( Cyrcipani ) и хижан ( Kycini ).

Под язычниками, согласно М. Амари, ан-Нувайри подразумевает павликиан из Малой Азии [404, т. 2, с. 257, прим. 2].

Для такого предположения есть некоторые логические основания. Прежде всего, то, что пленнику делали коврик для молитвы, показывает, что он принял ислам. Столь быстрое обращение в новую веру кажется более естественным для язычника, чем для христианина: христианин относился бы к числу «людей договора», язычник гораздо меньше мог рассчитывать на милость победителей. Кроме того, халиф вряд ли повелел выделывать коврики для всех принявших ислам пленников; это наводит на мысль, что человек, о котором идет речь, был не простым бойцом, а вождем. Сочетание имеющейся у нас информации — саклаби , язычник, знатный человек — лучше всего подходит для описания славянского вождя-язычника.

Ал-Мас'уди не знал точной даты похода и потому дал ориентировочную — после 320 г. х. (13 января — 31 декабря 932 г.) или в этом году [291, т. 1, с. 135]. Видимо, речь идет о походе венгров на Византию, о котором в «Повести временных лет» рассказывается под 934 г. [19, с. 33].

Гибридную систему предлагает В. В. Кропоткин, пользовавшийся материалами и Фасмера, и Янина: 1) конец VIII в. — 833 г., 2) 834–900, 3) 901–960, 4) 961–1014 [360, с. 473].

Можно сослаться также на пересказываемую Ибн Фадланом молитву купца-руса, который говорит, что приехал в Булгар со шкурками и невольницами [305, с. 153].

На важность этого пути указывает большое количество монетных находок в бассейне Оки. Согласно А. Л. Монгайту, занимавшемуся исследованием истории Рязанщины, на бассейн Оки приходится приблизительно треть находок восточных монет в Восточной Европе [373, с. 95 и рис. 38]. Монгайт, впрочем, полагает, что торговля по Оке находилась в руках не норманно-русов, а вятичей. В подтверждение своего мнения он приводит два аргумента: с одной стороны, находки скандинавского происхождения в бассейне Оки практически не встречаются, с другой — время и ареал распространения кладов восточных монет совпадают со временем и ареалом расселения вятичей [373, с. 96–97].

Концепция сухопутного сообщения между Булгаром и Киевом принадлежит Б. А. Рыбакову [380, с. 189–196; 381, с. 180–183]. В своем анализе Рыбаков основывается на данных восточных авторов. В рассказе ал-Истахри о Поволжье мы встречаем в числе прочего указания расстояний между ними. Согласно ал-Истахри, от Булгара до Киева двадцать переходов, а до границы румийцев — десять [219, с. 227; ср.: 279, с. 337]. Рыбаков, однако, справедливо указывает, что определение расстояния между волжскими булгарами и румийцами (Византией) — совершенный нонсенс, и принимает версию ал-Идриси; последний использовал данные ал-Балхи — ал-Истахри, но поправил ар-Рум на ар-Рус , получив, что от Булгара до границы русов десять переходов, а до Киева — двадцать [128, с. 919]. Такая картина легла в основу анализа Рыбакова. По-видимому, эта исходная позиция верна, хотя под расстоянием от Булгара до пределов земли русов ал-Истахри, очевидно, понимает расстояние от Булгара до славянских земель. Рыбаков гипотетически воссоздал десять переходов от Киева до границ земли русов (т. е. до границ славянских поселений); маршрут от Булгара до границы восстановить невозможно. Присоединяясь к мнению Рыбакова о реальном существовании такого пути, не могу не высказать ряд замечаний по этому вопросу. Прежде всего, вряд ли имеет смысл помещать на этот путь город Вантит (известный по описанию северных народов неизвестного автора), ибо автор рассказа о сакалиба в описании пришел к ним не из Булгара (об этом см.: часть I, гл. 2). К тому же русы, как мы их видим в источниках, передвигались в основном на ладьях по воде. Кроме того, предложенный Рыбаковым путь не подкрепляется монетными находками (на это обращает внимание В. В. Дубов [346, с. 147, 164]). Такие факты приводят к следующему видению пути из Булгара в Киев: он существовал, но использовался не русами, а булгарскими торговцами и, может быть, славянами. В этом случае отсутствие монетных кладов вполне объяснимо: купец из Волжской Булгарии вряд ли стал бы зарывать в землю деньги, с которыми ехал на киевский рынок.