Уильям Дюрант - Жизнь Греции. История цивилизации

Народное собрание, или апелла (арена), являлось спартанской уступкой демократии. Очевидно, на него имели доступ все граждане мужского пола, достигшие тридцатилетнего возраста; пассивным избирательным правом обладали восемь тысяч мужчин из населения в 370 000. Оно собиралось в каждое полнолуние. На его рассмотрение выносились все важные вопросы, и без его согласия не мог быть проведен ни один закон. Однако к Ликурговой конституции законов почти не добавлялось, да и те народное собрание могло только принимать или отвергать, а не обсуждать или вносить в них поправки. В сущности, это было старинное гомеровское общественное собрание, с трепетом внимавшее совету вождей и старейшин или стоящих во главе войска царей. Теоретически апелла обладала всей полнотой государственной власти, однако поправка, внесенная в конституцию после Ликурга, наделяла сенат правом отменять ее постановления, если, по его мнению, собрание принимало «кривое» решение [248] Coulanges, Fustel de, Ancient City, Boston, 1901, 460. . Когда некий радикальный мыслитель попросил Ликурга учредить демократию, Ликург ответил: «Введи ее для начала, друг мой, у себя дома» [249] Плутарх, ук. место. .

Цицерон сравнивал пятерых эфоров (или надзирателей) с римскими трибунами, так как их ежегодно избирало народное собрание; они, однако, больше походили на римских консулов, пользуясь исполнительной властью, ограничиваемой только правом вето сената. Институт эфоров существовал до Ликурга, однако в дошедших до нас сообщениях о Ликурговом законодательстве он еще не упоминается. К середине шестого века авторитет эфоров уже не уступал авторитету царей; после Персидской войны высшая власть фактически перешла к ним. Они принимали посольства, разрешали судебные споры, возглавляли армии и наставляли, низлагали или карали царей.

Внедрение в жизнь правительственных постановлений поручалось армии и полиции. Эфоры имели обыкновение вооружать юных спартиатов, или особую тайную полицию ( krypteia ), правом шпионить за народом, а в случае с илотами — убивать на свое усмотрение любого [250] Там же; Grote, III, 148. . Это учреждение использовалось в неожиданные моменты, даже для расправы с илотами, которые, отважно послужив государству на войне, представляли собой угрозу для своих хозяев как способные, а потому опасные враги. После восьми лет Пелопоннесской войны, пишет беспристрастный Фукидид,

«…лакедемоняне предложили отобрать некоторое число илотов, считающих себя наиболее способными в военном деле, обещая им свободу (на самом же деле лакедемоняне хотели только испытать илотов, полагая, что как раз самые свободолюбивые, скорее всего способны в сознании собственного достоинства напасть на своих господ). Таким образом, было отобрано около 2000 илотов, которые с венками на головах (как бы уже получившие свободу) обходили храмы. Немного спустя, однако, лакедемоняне перебили этих илотов, причем никто не знал, где и как они погибли [251] Фукидид, IV, 80.2. .

Силой и гордостью Лакедемона была прежде всего его армия, ибо спартанская безопасность и спартанский идеал поддерживались отвагой, дисциплиной и искусностью войска. Каждый гражданин проходил военную подготовку и являлся военнообязанным с двенадцати до шестидесяти лет. Суровая воинская дисциплина закаляла спартанских гоплитов — сплоченные отряды тяжеловооруженных, ощетинившихся копьями граждан-пехотинцев, которые наводили ужас даже на афинян и оставались практически непобедимыми до тех пор, пока Эпаминонд не одолел их при Левктрах. Моральный кодекс Спарты был сформирован применительно к этой армии: быть добрым означало быть сильным и смелым; смерть в бою была высшей почестью и счастьем; пережить поражение означало позор, который не простила бы даже мать. «Возвращайся со щитом или на щите», — напутствовала спартанка уходившего на войну сына. Бежать от врага с тяжелым щитом в руках было невозможно.

Чтобы воспитать человека в согласии с идеалом, столь немилосердным к плоти, необходимо было с рождения приучать его к самой жесткой дисциплине. Первым шагом была безжалостная евгеника: каждый ребенок должен был не только столкнуться с правом детоубийства, принадлежавшим его отцу, но и предстать перед государственным советом наблюдателей; любой ребенок, сочтенный неполноценным, сбрасывался с обрыва горы Тайгет и разбивался об ощерившиеся внизу скалы [252] Coulanges, 294; Glotz, G., Greek City, London, 1929, 300; Caroll, M., Greek Women., Phila., 1908, 136. . Дети постарше гибли вследствие спартанской привычки приучать их к неудобствам и неблагоприятным природным воздействиям [253] Mahaffy, J. P., Old Greek Education, N.Y., n.d., 10. . Мужчин и женщин предупреждали о необходимости принимать во внимание здоровье и характер тех, с кем они намеревались заключить брак; даже царь Архидам был оштрафован за брак с тщедушной женой [254] Hesiod, Callimachus, and Theognis, Works, tr. Banks and Frere, London, 1856, 44In. . Мужей поощряли предоставлять своих жен в пользование выдающимся мужчинам ради умножения числа красивых детей; мужьям, ослабленным возрастом или болезнью, рекомендовалось приглашать молодых людей на помощь в произведении сильного потомства. Ликург, по словам Плутарха, высмеивал ревность и сексуальную монополию, говоря, что «нелепо людям так беспокоиться о своих псах и конях, проявляя заботу и платя деньги, чтобы обеспечить чистоту их породы, и в то же время держать жен под замком, чтобы те беременели только от них, хотя нередко они глупы, немощны или больны». По общему мнению античности, спартанцы были сильнее и красивее, а спартанки здоровее и прелестнее всех прочих греков [255] Плутарх, ук. место; Grote, III, 157; Miiller-Lyer, F., Family, N.Y., 1931, 45. .