Уильям Дюрант - Жизнь Греции. История цивилизации

Таким было окружение Греции: цивилизации Египта, Крита и Месопотамии, давшие ей те начатки технологии, науки и искусства, которые будут преобразованы ею в ярчайшую картину из всех известных истории; империи Персии и Карфагена, почувствовавшие вызов греческой коммерции и сплотившиеся в войне, дабы навязать вассальную зависимость сокрушенной и более не опасной Греции; воинственные орды севера — беспечно плодящиеся, неугомонно марширующие, — которые раньше или позже нахлынут через горные перевалы и повторят совершенное дорийцами — прорвутся через то, что Цицерон назвал греческой каймой, вплетенной в варварское платье [216] Cook, A. B., Zeus, Cambridge U. P., 1914, 777. , и разрушат цивилизацию, которую не способны понять. Едва ли хоть одного из соседей Греции волновало то, что для греков составляло самую суть жизни, — свобода быть, мыслить, говорить и действовать. Каждый из этих народов, за исключением финикийцев, жил под властью деспотов, предался душой суевериям и почти ничего не знал о стимуле свободы или жизни разума. Именно поэтому греки с высокомерным безразличием называли их всех barbaroi , варварами; варваром был в глазах эллина всякий, кто довольствуется верой без разума и жизнью без свободы. В конце концов два жизнепонимания — мистицизм Востока и рационализм Запада — сойдутся в схватке за тело и душу Греции. Рационализм одержит верх при Перикле, как и при Цезаре, Льве X и Фридрихе; но мистицизм будет возвращаться вновь и вновь. Поочередные победы этих взаимодополняющих философий есть тот грандиозный маятник истории, который составляет самую суть биографии западной цивилизации.

Маленькая Греция разрасталась внутри этого круга народов до тех пор, пока ее отпрыски не заселили едва ли не все средиземноморское побережье. Ибо острая ладонь, вытянувшая свои костлявые пальцы на юг, в море, была лишь малой частью той Греции, чья история будет нас занимать. В ходе своего развития неукротимые эллины расселились на всех островах Эгейского моря, на Крите, Родосе и Кипре, осели в Египте, Палестине, Сирии, Месопотамии и Малой Азии, на берегах Мраморного и Черного морей, на побережье и полуостровах Северной Эгеиды, в Италии, Галлии, Испании, Северной Африке и на Сицилии. Во всех этих регионах они строили города-государства, независимые, несхожие и все-таки греческие; они говорили по-гречески, чтили греческих богов, читали и создавали греческую литературу, вносили свой вклад в греческую науку и философию и осуществляли демократию на греческий аристократический манер. Мигрируя, они не расставались с Грецией, они уносили ее с собой — уносили даже саму ее землю, куда бы они ни направлялись. Почти на целое тысячелетие они превратили Средиземноморье в греческое озеро и центр мира.

Самая обескураживающая задача, с которой сталкивается историк классической цивилизации, — вплести в один узор и повествование эти разрозненные члены греческого тела [217] «Написать историю Греции в почти любой период ее существования, не рассеивая внимания читателя, — задача неизмеримой, сложности… ибо не существует постоянного единства или фиксированного центра, которому можно было бы подчинить или с которой можно было бы соотнести действия и цели многочисленных государств». — Bury, Ancient Greek Historians, с. 22. . Мы попытаемся ее разрешить, пустившись в приятное путешествие: с картой под рукой и расходуя только воображение, мы будем переходить из одного города греческого мира в другой, наблюдая за тем, как жил народ каждого из этих центров до Персидской войны, изучая экономические и административные формы, деятельность ученых и философов, свершения поэзии и творения искусства [218] Во избежание слишком частого возвращения к одному и тому же месту действия, архитектурная история второстепенных городов будет доведена в этой книге до смерти Александра (323 г.). . У этого замысла много недостатков: географическая последовательность не всегда будет совпадать с исторической; мы будем перескакивать не только с острова на остров, но и из столетия в столетие и вступим в разговор с Фалесом и Анаксимандром прежде, чем прислушаемся к Гомеру и Гесиоду. Однако совсем не вредно рассмотреть непочтительную «Илиаду» на фоне ионийского скептицизма или выслушать угрюмые сетования Гесиода после посещения эолийских колоний, откуда вышел его встревоженный отец. Когда мы, наконец, достигнем Афин, нам в определенной мере уже будет известно богатое разнообразие цивилизации, которую они унаследовали и так отважно защитили при Марафоне.