Уильям Дюрант - Жизнь Греции. История цивилизации

В 334 году он возвратился в Афины и — вероятно, на средства Александра — открыл школу риторики и философии. Ее местопребыванием он выбрал самый изящный из афинских гимнасиев, группу зданий, посвященных Аполлону. Ликию (богу пастухов), окруженных тенистыми рощами и крытыми галереями. По утрам он читал специальные лекции для постоянных слушателей, в поддень обращался к менее подготовленной аудитории, по-видимому, с лекциями по риторике, поэзии, этике и политике. Он собрал здесь богатую библиотеку, зоологический сад и музей естественной истории. Школа получила название Ликея, а ее члены и философия были наречены перипатетическими ввиду того, что во время бесед Аристотель любил прохаживаться со своими учениками по крытым галереям ( peripatoi ) [1956]. Между Ликеем, посещавшимся главным образом представителями среднего класса, Академией, члены которой происходили большей частью из аристократии, и школой Исократа, где учились в основном выходцы из колониальной Греции, развернулась острая конкуренция. Со временем конкуренция ослабла ввиду того, что Исократ сосредоточил главное внимание на риторике, Академия — на математике, метафизике и политике, а Ликей — на естествознании. Аристотель поручал своим ученикам собирать и систематизировать знания обо всем: об обычаях варваров, государственном устройстве греческих городов, победителях на Пифийских играх и афинских Дионисиях, органах и повадках животных, особенностях и ареале растений, наконец, об истории науки и философии. Эти исследования стали кладезем данных, на которые он опирался — иногда с излишним доверием — при написании своих бесчисленных разнообразных трактатов.

Для широкого круга читателей он написал около двадцати семи популярных диалогов, которые, по мнению Цицерона и Квинтилиана, не уступали диалогам Платона; в античности своей славой Аристотель был обязан преимущественно им [1957]. Эти диалоги стали одной из жертв завоевания Рима варварами. До нас дошло большое количество специальных, в высшей степени абстрактных, неподражаемо скучных писаний, на которые редко ссылались античные ученые и которые были, по всей видимости, составлены из заметок Аристотеля для своих лекций или из записей, делавшихся на этих лекциях его учениками. Эти специальные компендиумы не были известны за пределами Ликея, пока в первом веке до нашей эры их не опубликовал Андроник Родосский [1958]. Сорок из них сохранилось, но Диоген Лаэртский упоминает 360 других, вероятно, имея в виду короткие· монографии. Среди этих обломков учености мы должны отыскать живую некогда мысль, за которую позднейшие века прозвали Аристотеля философом. Приступая к ним, мы не должны ожидать от них ни блеска Платона, ни остроумия Диогена; мы найдем здесь только богатую кладовую знаний и консервативную мудрость, приличествующую другу и пенсионеру царей [1959].

Традиционно Аристотеля по преимуществу рассматривают как философа. Возможно, это ошибка. Давайте — пусть только свежего взгляда ради — увидим в нем прежде всего ученого.

Его любознательный ум более всего интересуется процессом и техникой рассуждения, которые Аристотель анализирует с такой проницательностью, что его «Органон», или «Орудие», — название, данное потомками его логическим трактатам, — стал учебником логики на два тысячелетия. Он стремится мыслить ясно, хотя в дошедших до нас трудах это редко ему удается; он тратит половину своего времени на определение терминов, после чего полагает, что решил проблему. Само определение, по Аристотелю, — это спецификация предмета или идеи посредством указания на род или класс, к которому принадлежит определяемое (человек — это живое существо ), и видовое отличие, которое свойственно только этому объекту данного класса (человек — это разумное живое существо). Его метод хорошо характеризуется тем фактом, что основные аспекты, с помощью которых может быть рассмотрена любая вещь, он разделил на десять «категорий»: субстанция, количество, качество, отношение, место, время, положение, обладание, деятельность, претерпевание, — некоторые авторы нашли эту классификацию весьма полезной для развития своей слабосильной мысли.

Единственным источником познания он признает ощущения. Универсалии суть обобщенные идеи, не являющиеся врожденными, но сформированные благодаря многим восприятиям сходных объектов; они суть понятия, не вещи [1960]. Аксиомой для всей логики он решительно устанавливает закон противоречия: «Одному свойству невозможно одновременно принадлежать и не принадлежать одной и той же вещи в одном и том же отношении» [1961]. Аристотель разоблачает логические ошибки, в которые впадают или заманивают нас софисты, и критикует своих предшественников за то, что они создают чисто умозрительные теории вселенной вместо того, чтобы посвящать себя терпеливым наблюдениям и экспериментам [1962]. Его идеалом дедуктивного рассуждения является силлогизм — трио суждений, третье из которых с неизбежностью вытекает из двух предыдущих; он, однако, признает, что во избежание голословности силлогизм нуждается в широкой индукции, которая сделала бы его большую посылку вероятной. Хотя в своих философских трактатах Аристотель слишком часто распыляется на дедуктивные рассуждения, он хвалит индукцию, собирает в своих научных трудах массу отдельных наблюдений и при случае сообщает о своих или чужих экспериментах [1963]. Со всеми своими ошибками, он — отец научного метода и первый известный человек, организовавший сотрудничество в области научных исследований.