Уильям Дюрант - Жизнь Греции. История цивилизации

«Между тем, Адимант, тому, кто действительно направил свою мысль на бытие, уже недосуг смотреть вниз, на человеческую суету, и, борясь с людьми, преисполняться недоброжелательства и зависти. Видя и созерцая нечто стройное и вечно тождественное, не творящее несправедливости и от нее не страдающее, полное порядка и смысла, он этому подражает и как можно более ему уподобляется» [1925].

И тем не менее Платона интересуют дела человеческие. Его посещают и социальные видения, мечты об обществе, где не будет ни коррупции, ни бедности, ни тирании, ни войны. Его приводит в ужас ожесточение политической борьбы в Афинах, «постоянно возобновляющиеся вражда, и раздоры, и ненависть, и подозрительность» [1926]. В его жилах течет голубая кровь, и он презирает плутократическую олигархию, «дельцов, которые не замечают тех, кого они разорили, но всаживают свое жало — деньги — в тех, кто их не остерегается, и взимают проценты, многократно превосходящие первоначальный долг; таким-то путем и появляется в государстве тьма трутней и бедняков» [1927]. «А затем возникает демократия; бедняки побеждают своих противников, одних убивают, других отправляют в изгнание, наделяя остальных равной долей свободы и власти» [1928]. Демократы оказываются ничем не лучше плутократов: они пользуются своим численным превосходством, чтобы выделять подачки народу и занимать государственные должности; они льстят и потакают толпе, пока свобода не обернется анархией, моральные и социальные нормы не деградируют под влиянием вездесущей пошлости, а манеры не огрубеют из-за необузданной наглости и злоупотреблений. Если безоглядная погоня за богатством уничтожает олигархию, то крайности свободы уничтожают демократию.

«Сократ. Разве в таком государстве свобода не распространится неизбежно на все? Она проникает, мой друг, и в частные дома, а в конце концов неповиновение привьется даже животным… отец привыкает уподобляться ребенку и страшиться своих сыновей, а сын — вести себя наподобие отца; там не станут почитать и бояться родителе… при таком порядке вещей учитель боится школьников и заискивает перед ними, а школьники ни во что не ставят учителей и наставников. Вообще молодые начинают подражать взрослым и состязаться с ними в рассуждениях и делах, а старшие приспособляются к молодым. Да, мы едва не забыли сказать, какое равноправие и свобода существуют там у женщин по отношению к мужчинам и у мужчин по отношению к женщинам… лошади и ослы привыкли здесь выступать важно и с полной свободой, напирая на встречных, если те не уступят им дороги! Так-то вот и все остальное преисполняется свободой…

Адимант. Что же, однако, дальше?

Сократ. Все чрезмерное обычно вызывает резкое изменение в противоположную сторону… Ведь чрезвычайная свобода, по-видимому, и для отдельного человека, и для государства оборачивается не чем иным, как чрезвычайным рабством… из крайней свободы возникает величайшее и жесточайшее рабство» [1929].

Когда свобода становится вседозволенностью, диктатура — на пороге. Богатые, страшащиеся вымогательств демократии, устраивают против нее заговор [1930]; или же какой-нибудь предприимчивый индивидуум присваивает власть, обещает беднякам золотые горы, окружает себя личной гвардией, казнит сначала врагов, а потом и друзей, «пока не опустошит государство» и не установит диктатуру [1931]. В этом противоборстве крайних начал философ, проповедующий умеренность и взаимопонимание, подобен «человеку, очутившемуся среди диких зверей»; если он мудр, то «укроется под защитой стены, пока не улягутся буря и ветер» [1932].

В пору таких кризисов некоторые ученые ищут убежища в прошлом и пишут историю; Платон находит убежище в будущем и создает утопию. Для начала, мечтает он, нужно найти доброго царя, который позволит экспериментировать со своим народом. Затем мы должны выслать всех взрослых, кроме тех, кто необходим для поддержания порядка и воспитания молодежи, потому что нравы старших испортят молодежь, и все пойдет, как и прежде. Все молодые люди — вне зависимости от пола и класса — пройдут двенадцатилетний курс обучения. Оно будет включать в себя мифы — не безнравственные мифы древней веры, но новые мифы, способные привести душу к повиновению родителям и государству [1933]. В двадцатилетием возрасте все они будут подвергнуты физическим, умственным и нравственным испытаниям. Из неудачников будут сформированы экономические слои нашего государства — сословия дельцов, рабочих, крестьян; они будут владеть частной собственностью и различными степенями богатства (не превышающего установленные пределы) в соответствии с их способностями; но рабов среди них не будет. Выдержавшие первое испытание будут получать образование и подготовку в течение еще десяти лет. В тридцатилетием возрасте проверка повторится. Не прошедшие испытания станут воинами; у них не будет частной собственности, они не смогут заниматься предпринимательством, но будут жить по законам военного коммунизма. Лица, выдержавшие проверку, займутся теперь (и не раньше) изучением «божественной философии» [1934]и всех ее отраслей от математики и логики до политики и права. Те из них, кто доживет до тридцати пяти лет, будут вброшены в реальный мир, чтобы зарабатывать себе на жизнь и утверждаться в нем с помощью своих теоретических познаний. Те из них, кто доживет до пятидесяти, автоматически станут членами правящего класса стражей.