Уильям Дюрант - Жизнь Греции. История цивилизации

Содержание его пьес, подобно их форме, представляет собой разнородное смешение гения и изобретательности. Еврипиду присуща прежде всего чуткость, без которой немыслим ни один поэт; он напряженно чувствует проблемы, стоящие перед человечеством, и дает им страстное выражение; он самый трагичный и самый человечный из драматургов. Но его чувства слишком часто оборачиваются чувствительностью; «потоки жарких слез» струятся у него слишком легко [1572]; он не упускает случая показать расставание матери с детьми и выжимает весь возможный пафос из любой ситуации. Эти сцены всегда трогательны и иногда написаны с силой, которая была и остается непревзойденной; но порой они соскальзывают в мелодраматизм или чрезмерное насилие и ужас, подобно концовке «Медеи». Еврипид — это греческий Байрон, Шелли и Гюго, все романтическое движение Греции в одном лице,

Еврипид далеко превосходит своих соперников в обрисовке характера. У него еще в большей степени, чем у Софокла, психологический анализ вытесняет рок как движущую силу; он не устает исследовать мораль и мотивы человеческого поведения. Он изучает самых разнообразных людей — от крестьянина, мужа Электры, до царей Греции и Трои; ни один другой драматург не обрисовал столько типов женщин, да еще и с таким сочувствием; его интересуют все оттенки порока и доблести, которые он запечатлевает весьма реалистично. Эсхил и Софокл были слишком поглощены вечным и вселенским, чтобы, ясно различать временное и частное; они создали глубокие типы, но Еврипид создает живых индивидуумов; так, ни один из старших драматургов не ощутил характера Электры столь живо. В этих пьесах драма как конфликт с судьбой все более и более отступает перед драмой ситуации и характера, подготавливая условия, при которых на греческой сцене четвертого века будет царить комедия нравов Филемона и Менандра.

Но было бы глупо судить Еврипида исключительно как драматурга; его занимает не столько техника драмы, сколько философское исследование и политическая реформа. Он — сын софистов, поэт Просвещения, представитель радикального младшего поколения, смеющегося над старыми мифами, заигрывающего с социализмом и призывающего к новому общественному порядку, где будет меньше эксплуатации человека человеком, женщины мужчиной и народа государством. Сочинения Еврипида адресованы именно этим мятежным душам; именно для них он вводит свои скептические намеки и вставляет тысячи ересей между строк религиозных по видимости пьес. Он заметает следы с помощью благочестивых речей и патриотических од; он излагает священный миф столь буквально, что становится очевидной его нелепость, тогда как никто не может упрекнуть автора в отступлении от правоверия; он целиком и полностью отдает свои пьесы сомнению, но первое и последнее слово уступает богам. Его утонченность и блеск, подобно утонченности и блеску французских энциклопедистов, в известной мере порождены необходимостью выражать свои мысли так, чтобы не поплатиться головой.

Его тема — это тема Лукреция: Tantum religio potuit suadere malorum (вот на какое зло смогла подвигнуть людей религия) — оракулы, которые подпитывают насилие насилием, мифы, которые на примере богов превозносят бессмертие и оказывают религиозную поддержку бесчестности, прелюбодеянию, воровству, человеческим жертвоприношениям и войне. Он описывает предсказателя как человека, говорящего «немного правды и в избытке лжи» [1573]; он называет «чистым безумием» предсказания будущего по внутренностям птиц [1574]; он осуждает весь институт оракулов и гадания [1575]. Прежде всего Еврипида возмущают безнравственные следствия, вытекающие из сказаний:

Иногда такие речи смягчены гимнами к Дионису или псалмами политеистического благочестия, но случается, что Еврипидов персонаж бросает тень сомнения на всех богов: