Уильям Дюрант - Жизнь Греции. История цивилизации

Финальным актом этой драмы становится у Еврипида «Ифигения в Тавриде», т. е. Ифигения в стране тавров. Оказывается, на костре в Авлиде Артемида подменила дочь Агамемнона ланью, похитила девушку из огня и сделала ее жрицей своего храма в Крыму — стране полудиких тавров. Тавры ввели обычай приносить богине в жертву любого чужеземца, который без спросу высадится на их берег; Ифигения предстает здесь несчастной, задумчивой служительницей богини, освящающей жертвы. Восемнадцать лет в разлуке с Грецией и любимыми затмили ее разум скорбью. Между тем оракул Аполлона обещает Оресту избавление, если тот похитит у тавров священное изображение Артемиды и доставит его в Аттику. Орест и Пилад садятся на корабль и в конце концов достигают страны тавров, которые радостно встречают их как принесенные морем дары Артемиде и спешат заколоть их на ее алтаре. Обессилевшего Ореста разбивает эпилептический припадок у ног Ифигении; и хотя она не узнает его, ее охватывает жалость при виде двух друзей, обреченных на смерть в прекраснейшем цвете лет.

Ифигения.

Орест.

Ифигения.

Ифигения обещает спасти их, если они доставят в Аргос послание, которое она велит им сохранить в своей памяти:

Ифигения.

Орест.

Ифигения.

Орест хочет заключить ее в объятия, но сделать это ему не позволяют прислужники: ни один мужчина не вправе дотронуться до жрицы Артемиды. Он открывает свое имя, но Ифигения ему не верит. Он убеждает ее, вспомнив истории, которые рассказывала им Ифигения.

Ифигения.

Они предлагают ей бежать, а она помогает им похитить кумир Артемиды. Благодаря ее хитрым уловкам они благополучно пробираются на корабль и перевозят статую в Браврон; здесь Ифигения становится жрицей, и здесь после смерти ее почитают как божество. Орест получает избавление от ярости Фурий и несколько лет живет в мире. Боги утолили свою жажду, и драма «Дети Тантала» подошла к концу.

Мы должны согласиться с Аристотелем в том, что, с точки зрения драматического мастерства, эти пьесы не отвечают нормам, установленным Эсхилом и Софоклом [1570]. «Медея», «Ипполит» и «Вакханки» имеют хорошую композицию, но даже они не способны сравниться со структурной цельностью «Орестеи» или сложным единством «Царя Эдипа». Вместо немедленного погружения в действие, планомерного и естественного изложения его предпосылок по ходу развертывания сюжета Еврипид пользуется искусственным приемом дидактического пролога и — что еще хуже — иногда вкладывает его в уста бога. Вместо того чтобы изображать действие непосредственно (таково главное назначение драмы), для рассказа о событиях он слишком часто вводит вестника, причем даже тогда, когда в них не замешано насилие. Вместо того чтобы сделать хор частью действия, он превращает его в персонаж, отпускающий философские реплики «про себя», или использует его, чтобы прерывать нарастание событий лирическими партиями — всегда прекрасными, но часто не имеющими отношения к делу. Вместо того чтобы выражать идеи с помощью действия, он иногда заменяет действие идеями и превращает сцену в школу умозрения, риторики и спора. Слишком часто его сюжеты зависят от совпадений и «узнавания», хотя они хорошо организованы и драматически поданы. Большинство его пьес (как немногие пьесы его предшественников) завершаются вмешательством бога из машины — приспособления, простительного лишь при том допущении, что для Еврипида подлинная драма заканчивается прежде этого богоявления, и бог спускается на сцену только затем, чтобы снабдить ортодоксального верующего благопристойным финалом, без которого спектакль окончился он скандалом [1571]. Благодаря прологам и эпилогам великий гуманист завоевал привилегию выводить на сцену свои ереси.