Уильям Дюрант - Жизнь Греции. История цивилизации

Чтобы умилостивить своих богов, критянин прибегает к щедрому ритуалу — молитвам и жертвоприношениям, символам и церемониям, отправляемым обычно жрицами, иногда государственными чиновниками. Чтобы отогнать демонов, он сжигает ладан; чтобы привлечь забывшее о нем божество, он дует в раковину, играет на флейте или лире и благоговейно поет хоровые гимны. Чтобы способствовать росту фруктовых садов и плодоносности полей, он поит деревья и травы, справляя торжественный ритуал; порой нагие жрицы в исступлении стряхивают спелое бремя деревьев; иной раз его женщины в праздничном шествии несут плоды и цветы как подсказку и дань богине, торжественно восседающей в паланкине. По-видимому, у него не было храмов — он возводил алтари на открытых площадках во дворцах, в священных рощах и гротах, на вершинах гор, украшал эти святилища столами для возлияний и жертвоприношений, всяческими кумирами и «рогами посвящения», представлявшими, быть может, священного быка. Житель Крита знал множество священных символов, которые, как представляется, он почитал наравне с богами, чьими знаками они являлись: во-первых, щит — предположительно, эмблему великой богини в ее ипостаси воительницы; затем крест — в его греческой и римской формах, а также в виде свастики, — который вырезался на лбу быка или на бедре богини, высекался на печатях или в мраморе воздвигался во дворце царя; превыше же всего — двойной топор, орудие жертвоприношения, магическим образом обогащаемое силой проливаемой им крови, или священное оружие, всегда направляемое богом точно в цель, или даже знак Зевса-громовержца, рассекающего небо своими молниями [31] Там же, 231–238, 265–270, 273–274; Famell, 125; Reinach, S., Orpheus, N.Y., 1930, 83. Nilsson 13 16· САН II 444–445. . Наконец, он воздает скромную заботу и поклонение своим мертвецам, хороня их в глиняных гробах или массивных сосудах, потому что, непогребенные, они могут вернуться. Чтобы под землей они не испытывали нужды, он кладет рядом с ними скромную толику еды, предметы туалета и глиняные фигурки женщин, которые будут ласкать или утешать их весь остаток вечности. Иногда с хитроватой экономностью начинающего скептика вместо настоящей еды он кладет в могилу глиняных животных. Хороня царя, аристократа или богатого торговца, он отдает покойному часть драгоценной посуды или украшений, принадлежавших ему когда-то; с трогательным состраданием он кладет шахматы рядом с хорошим игроком, глиняный оркестр — с музыкантом, лодочку — с тем, кто любил море. Время от времени он приходит на могилу, чтобы, принеся жертву, подкрепить умершего пищей. Он надеется, что в некоем тайном Элизии, или на Островах Блаженных, очистившуюся душу встретит справедливый бог Радаманф, сын Зевса Велхана, который одарит ее счастьем и миром, так обманчиво ускользавшими сквозь пальцы в земном странствии.

Самой затруднительной проблемой является для нас язык критян. Пользуясь после дорийского вторжения греческим алфавитом, они применяют его для языка, совершенно отличного от того, который известен нам как греческий, и с фонетической точки зрения более близкого египетскому, кипрскому, хеттскому и анатолийским диалектам. В самую раннюю эпоху они довольствуются иероглификой; около 1800 г. до н. э. количество иероглифов сокращается и возникает линейное письмо, состоящее приблизительно из девяноста слоговых знаков; два века спустя на Крите получает развитие другое письмо, знаки которого нередко походят на буквы финикийского алфавита; возможно, именно отсюда, а также из египетского и семитского письма финикийцы заимствуют буквы, которые благодаря им распространятся по всему Средиземноморью, чтобы стать неприметным, вездесущим орудием западной цивилизации. Даже заурядный критянин сочиняет стихи, иногда оставляя следы своего минутного вдохновения на стенах Агии Триады. В Фесте мы обнаруживаем род доисторического книгопечатания: иероглифы большого диска, выкопанного здесь в среднеминойском (III) слое, нанесены на глину при помощи особых для каждой пиктограммы печатей; наше замешательство еще более усиливает тот факт, что эти знаки имеют, по-видимому, не критское, а чужеземное происхождение; возможно, диск был привезен с Востока [32] Mason, W. A., Histow of the Art of Writing, N.Y., 1920, 315–323, 331; Evans, I, 15, 124, IV, XX, 959; Glotz, 150, 196, 371–377, 381–387; Encyclopaedia Britannica, 14th ed., I, 213; САН, II, 437; Whibley, L., Companion to Greek Studies, Cambridge, U.P., 1916, 26. .

Глиняные таблички, на которых пишет критянин, быть может, в один прекрасный день поведают о его научных свершениях. Он был знаком с начатками астрономии, потому что славился как мореплаватель, а традиция передала дорийскому Криту древний минойский календарь. Египтяне признают, что обязаны ему некоторыми медицинскими рецептами, а греки заимствуют у него (как подсказывают сами слова) такие ароматические и лечебные травы, как мята ( mintha ), полынь ( apsinthon ) и чудо-зелье ( daukos ), славившееся как лекарство от тучности, нимало не мешающее обжорству [33] Glotz, 165, 388; Baikie, 238. . Однако не будем впадать в ошибку, принимая наши догадки за историю.