Виталий Познахирев - Турецкие военнопленные и гражданские пленные в России в 1914–1924 гг.

Приведенное постановление во многом упорядочило систему отечественного военного и гражданского плена [13] Конечно же, о полном упорядочивании здесь говорить не приходится, и отмеченная дихотомия еще не раз приводила к разного рода недоразумениям и в ходе войны, и по ее окончанию. В одних случаях это влекло за собой появление довольно неожиданных для XX в. словооборотов. Например, в апреле 1918 г. Комиссариат по мусульманским делам Казанской рабоче-крестьянской советской республики направил в Симферополь группу турецких репатриантов, в составе которых числились « военнопленные гражданки (Курсив наш — В.П. ) Сария Саид-Али кызы с двумя детьми, 8 и 6 лет, и Фатыма Саид-Али кызы с дочерью трех лет» (Российский государственный военный архив (РГВА). Ф. 17. Оп. 1. Д. 128. Л. 1, 3, 8). В других случаях это влекло за собой куда более серьезные последствия. Так, в 1921 г. Сибирский эвакуационный комитет (Сибэвак), толкуя буквально очередные указания Москвы, пришел к неверному выводу, что репатриации подлежат только «военнопленные», но никак не «гражданские пленные» (ГАРФ. Ф. Р-3333. Оп. 3. Д. 330. Л. 118). В этой связи представляется характерным, что после 1917 г. термин «военнопленные» стал все чаще подменяться в служебной переписке более конкретным словосочетанием: «пленные солдаты и офицеры». . В сочетании же с комплексом ведомственных актов оно позволило дифференцировать пленников по их правовому положению, основные черты которого, применительно к подданным Оттоманской империи, отражены в Таблице 2. Причем поскольку данные последней, в основе своей, распространяются на пленных Австро-Венгрии, и Германии, мы не видим нужды в детальном анализе всех общих вопросов, а полагаем достаточным обратить внимание лишь на следующее:

1) Говоря об органе исполнительной власти, в ведении которого находились пленные той или иной категории, следует иметь в виду, что, формируя свою политику в отношении иностранных подданных, МВД и Военное министерство (а также, отчасти, и Морское) оказались во многом предоставлены самим себе, ибо на протяжении большей части войны в России отсутствовал единый центр, призванный и, главное — способный — направлять и координировать их работу в названной сфере.

Таблица 2

Основные черты правового положения различных категорий турецких пленных, находившихся в России в 1914–1917 гг. [14] Составлена по данным: СУиРП. 1914. № 281. Ст. 2568; РГИА. Ф. 1276. Оп. 20. Д. 73. Л. 12–13; РГВИА. Ф. 970. Оп. 3. Д. 1872. Л. 5, 54–55; Ф. 1558. Оп. 9. Д. 9. Л. 259; Ф. 2000. Оп. 9. Д. 22. Л. 36–37; РГА ВМФ. Ф. 609. Оп. 2. Д. 569. Л. 36; Архив внешней политики Российской империи (АВПРИ). Ф. 160. Оп. 708. Д. 6142. Л. 2; ГАКО. Ф. Р-322. Оп. 1. Д. 2. Л. 57; Д. 35. Л. 12; ГАРО. Ф. Р-547. Оп. 2. Д. 46. Л. 287; Государственный архив Ярославской области (ГАЯО). Ф. 73. Оп. 4. Д. 4570. Л. 3, 12об; Оп. 9. Д. 659. Л. 4, 44–45, 51–52.

Учрежденный в декабре 1915 г. Отдел о военнопленных МИД даже не попытался принять на себя названную функцию, хотя изначально и создавался «в видах объединения деятельности и необходимости единообразия производства многочисленных дел, связанных с вопросом о военнопленных» [15] РГА ВМФ. Ф. 609. Оп. 2. Д. 751. Л. 8. . Не вполне справился с этой ролью и Центральный комитет (ЦК) по делам военнопленных, образованный 23 марта 1917 г. при Главном управлении Российского общества Красного Креста (РОКК) в целях «объединения, согласования и направления деятельности всех правительственных учреждений, ведающих делами о военнопленных, гражданских пленных и заложниках, а равно оказания помощи этим лицам» [16] ГАКО. Ф. Р-322. Оп. 1. Д. 61. Л. 360. .