Константин Аверьянов - Загадка завещания Ивана Калиты

Начиная с В.Н. Татищева, рассказ о свидании Сергия Радонежского и Дмитрия Донского прочно вошел в литературу, посвященную Куликовской битве [418]. Н.М. Карамзин писал: «Димитрий выехал из обители с новою и еще сильнейшею надеждою на помощь небесную» [419]. Ту же мысль повторил С.М. Соловьев [420]. Еще более образно по этому поводу в 1892 г. высказался В.О. Ключевский, в речи, посвященной 500-летней годовщине со дня кончины Сергия: «Глаз исторического знания уже не в состоянии разглядеть хода этой подготовки великих борцов 1380 года, знаем только, что преподобный Сергий благословил — на этот подвиг главного вождя русского ополчения, сказав: "Иди на безбожников смело, без колебания, и победишь"» [421].

Но уже в XIX в. факт посещения Дмитрием Донским Троицкого монастыря стал предметом сомнений. Толчком к этой резкой перемене взглядов стал вопрос: можно ли доверять сведениям поздней Никоновской летописи и «Сказания», описывающих подробности свидания Сергия Радонежского и Дмитрия, или же историку следует опираться только на данные более ранних летописей, где рассказ о нем отсутствует? В более широком плане он сводился к проблеме достоверности поздних летописных сводов по сравнению с более ранними.

Н.И. Костомаров считал, что «Сказание о Мамаевом побоище» «заключает множество явных выдумок, анахронизмов… вообще в своем составе никак не может считаться достоверным источником» [422]. Еще более резко по этому поводу высказывался А.С. Орлов. Он полагал, что повествование в «Сказании» носит явные следы целенаправленной обработки в целях возвеличивания роли церкви, что привело к введению «нового персонажа — предсказателя и чудотворца радонежского игумена Сергия» [423]. М.Н. Тихомиров относил этот рассказ к разделу «повествований легендарного характера». Ссылаясь на более ранние и поэтому заслуживающие большего доверия летописи, он выдвинул предположение, что «поездка Дмитрия к Сергию Радонежскому и разговор с ним о Мамае произошли до похода татар, когда только предполагалось, что они нападут на Русь» [424]. Аналогичной точки зрения придерживался Л.В. Черепнин: «Сильно разукрашен и эпизод с посещением великим князем Дмитрием Ивановичем Сергия Радонежского, хотя отрицать возможность такого визита и нет оснований. Внесение этого эпизода… вероятно, вызвано желанием приподнять роль Троице-Сергиева монастыря как церковного центра. Гораздо ближе к истине простой и лаконичный рассказ Ермолинской и Львовской летописей, согласно которому Дмитрий Иванович, уже подходя к Дону, получил "грамоту" от Сергия Радонежского с повелением "битися с татары"» [425].

В 1985 г. вопрос о достоверности поездки Дмитрия Донского к Сергию Радонежскому затронул В.Л. Егоров. Предметом его интереса стали фигуры двух иноков Троицкого монастыря — братьев Пересвета и Осляби, отправившихся по приказу Сергия с великим князем на берега Дона. Как отмечалось литературоведами, в «Сказании о Мамаевом побоище» фигуры монахов-воинов занимают очень значительное место и вырастают до символа, олицетворяющего вклад духовенства в победу над угнетателями Руси. Но при всем этом Пересвет и Ослябя являлись реальными персонажами, жившими и действовавшими во второй половине XIV в. Происходя из брянских бояр, они были людьми, искушенными в ратном деле, которых лично знал великий князь. Если Учесть, что собранное Дмитрием Донским войско по своим размерам превышало все предыдущие русские ополчения, становится понятной острая нужда великого князя в опытных военачальниках «полки умеюща рядити». Подобные люди все были наперечет, понятно, что Дмитрий должен был в этих условиях вызвать Пересвета и Ослябю из Троицкого монастыря. Чтобы на кинуть монастырь, его иноки должны были получить разрешение игумена, то есть Сергия Радонежского.

Но нужно ли было великому князю для этого самому ездить в Троицкий монастырь? По мнению В.Л. Егорова совершенно необязательно. Свою мысль он поясняет тем что при переработке памятникам XVI в. его редактору использовали реальный эпизод отправки из Троицкого монастыря на Куликово поле двух иноков, для того чтобы выдвинуть на авансцену личность самого Сергия — настоятеля монастыря, давшего согласие на их участие в сражении. Аргументирует это он тем, что Пространная летописная повесть, более ранняя по времени, чем «Сказание», не знает о визите великого князя в Троицу, не зато в ней имеется известие, что, когда войско стояло уже на Дону, Сергий прислал Дмитрию грамоту и благословение, «веля ему битися с тотары» [426]. Если бы ранее велит кий князь получил личное напутствие Сергия, такой поступок не имел бы смысла.