Виталий Познахирев - Турецкие генералы и адмиралы в русском плену (XVIII - XX вв.)

21 августа — знакомство с Императорской публичной библиотекой.

Кроме того, в период своего пребывания в Петербурге Осман-паша осмотрел Зимний дворец, Эрмитаж, Новый арсенал, Медико-хирургическую академию, Музей Академии наук, Академию художеств, некоторые военно-учебные заведения и целый ряд иных достопримечательностей столицы и ее пригородов, включая Петергоф [193].

К сказанному необходимо добавить, что по состоянию здоровья адмирал не смог в полной мере участвовать во всех интересующих его мероприятиях. В частности, 30 августа последствия ранения в ногу не позволили ему вслед за своими офицерами подняться на галерею Гостиного Двора, дабы полюбоваться крестным ходом по Невскому проспекту.

Изначально предполагалось, что адмирал и его люди вернутся в Москву 13 октября. Однако к тому времени серьезно похолодало, почему пленным пришлось шить теплую одежду и обувь, а столицу они покинули лишь 11 ноября. По данным российского военного ведомства, желание Осман-паши лицезреть «особы августейшего всероссийского императора и всего царского дома» стоило казне 4 175 руб. Большая часть этой суммы пошла на оплату гостиницы, питание в ресторане, наем экипажа, постоянно находящегося в распоряжении адмирала, «и исполнение многих прихотей Осман-паши». Кроме того, в документах подчеркивалось, что в Петербурге всем туркам производилось еще и содержание в соответствии с действующим Положением о военнопленных: «самому Осман-паше на основании Табели окладов жалования для генералов военно-сухопутного ведомства по 1116 руб. 34 коп. и квартирных из оклада 571 руб. 42 коп. в год. Прочим бывшим при нем чинам — капитанам по 50 коп., мичману по 25 коп. и слугам по 9 коп. на человека в сутки» [194].

Еще одна попытка визита в столицу пленного турецкого генерала относится к августу 1829 г., когда трехбунчужный Юсуф-паша [49], получив разрешение государя выехать из Одессы в Египет через Пруссию, неожиданно заявил о своем желании посетить и Петербург. Однако к тому времени одиннадцатимесячное пребывание этого военачальника и его свиты в России обошлось казне в столь чудовищную сумму (свыше 100 тыс. руб.), что сама мысль о его приезде в столицу, видимо, привела Николая I в некоторое замешательство. Об этом красноречиво свидетельствует письмо главы МИД К. В. Нессельроде Новороссийскому и Бессарабскому генерал-губернатору М. С. Воронцову от 20 августа 1829 г.: «Что касается намерения сего паши (Юсуф-паши — В.П.) посетить столицу, то его величество возлагает на Ваше сиятельство отклонить его от сей дальней поездки, которая не может не быть сопряжена с множеством затруднений и новыми значительными расходами. <���…> Постарайтесь (Курсив наш — В.П.) склонить его отправиться туда (в Пруссию — В.П.) прямым путем через Варшаву, не уклоняясь от оного посещением Петербурга» [195].

Дипломатическая деятельность некоторых османских военачальников начиналась, фактически, вскоре после их пленения, ибо уже первичные донесения пашей в Стамбул содержали предложения о необходимости прекращения военных действия и перехода к мирным переговорам. Например, подробно изложив великому визирю ход и исход борьбы за Очаков в 1737 г., Яхья-паша [1] в заключение писал: «И о таком нашем печальном состоянии и о помянутом, как изволением Божьим было, Блистательной Порте позволено донести, почему мы сим кратким Блистательной Порте и доносим, по получении чего между обеих Империй продолжающуюся войну по пристойности Блистательной Порты чрез негоциацию окончить, меня и прочих военных высвободить и подданным покой восстановить, что зависит от высочайшего милостивого изволения Блистательной Порты». Гуссейн-паша [11] также ставил вопрос о необходимости прекратить войну «и тем пленных турецких вернуть домой», но выражался куда менее дипломатично: «Это (падение кр. Очаков в 1788 г. — В.П.) унижение Порте за грехи народа. <���…> Российские войска лучше, нежели мы в Стамбуле предполагали. О храбрости их свидетельствует как мое, так и прочих военнопленных в российском лагере пребывание». (Возможную версию о том, что паши могли делать заявления такого рода под давлением русских или из желания им угодить, мы категорически отвергаем как ничем не подтвержденную и противоречащую всем принципам содержания османского генералитета в России) [196].

Следующим этапом была переписка со Стамбулом, которую паши вели уж из мест интернирования. В качестве примера здесь можно сослаться опять же на Очаковского сераскира Яхья-пашу [1], который в 1737–1739 гг. участвовал в выработке предварительных условий мирного договора и, одновременно, пытался убедить Порту заключить с Россией соглашение об обмене военнопленными или, по крайней мере, выделить средства на улучшение положения османских пленников.