Борис Поршнев - Тридцатилетняя война и вступление в нее Швеции и Московского государства

Обе эти концепции уходили своими корнями глубоко в почву средневековья. Но в то же время обе являлись детищем новой эпохи. Обе системы были построены из материалов, выработанных прошлыми веками. Но и та и другая представляли два разных ответа на один и тот же вопрос, вставший перед феодальной Европой только к началу XVI в.

Речь идет об основном факте внутреннего, социально-экономического развития европейских стран в это время: о буре, внесенной в их прежнюю жизнь зарождением капитализма. XVI и первая половина XVII в. были для Европы временем генезиса капитализма, или, словами Маркса, началом капиталистической эры. Подспудно, в глубине, постепенно совершались важные экономические процессы. Недра царившей многие века системы хозяйственной жизни обрели завязь того нового, что будет отныне все настойчивее проявлять себя, колебать экономическую рутину, продалбливать старую оболочку. Этим новым была мануфактура — первое проявление перехода от мелкого производства к крупному, от феодальной формы эксплуатации труда — к капиталистической. Как ни был поначалу незначителен этот эмбрион, его наличие явилось потрясением всего материнского организма. Не только в экономике происходили скрытые от широких взглядов изменения, но и вся социальная и политическая жизнь, а вместе с тем религиозное и светское общественное сознание в XVI — первой половине XVII в. бурно отражали это затаенное зачатие. То была лишь самая заря буржуазной эры, но в свете ее особенно резки были контрасты старого ж нового, особенно поразительны светотени. Гигантские революционные силы скопились к этому времени в недрах феодального общества. Появление класса буржуазии тотчас придало новый смысл и новую мощь традиционным антифеодальным крестьянско-плебейским движениям. Последние полтора десятилетия XV в. в Европе уже настолько полны раскатами революционного грома — от бунта Савонаролы во Флоренции до демократических восстаний во фландрских городах, от крестьянской жакерии в Каталонии до выступлений союза «Башмака» в Эльзасе, — что очистительная гроза казалась не за горами. Идеологи гуманизма и проповедники Реформации повсюду «очищали умы» от груза прошлого. Словом, если историк знает, что феодальный мир нашел в себе силы еще два-три столетия маневрировать и отступать с боями, то современники в начале XVI в. могли ощущать лишь отдаленное приближение бури.

Вот на эту-то угрозу политические руководители класса, господствовавшего при феодализме и еще не собиравшегося сдаваться, нашли два разных ответа. На атаку можно было отвечать или контратакой, или обороной.

Стратегия контрнаступления означала, прежде всего, как можно более широкое сплочение всех наличных сил.

Французский политический деятель и дипломат времен Франциска I, президент Жан де Сельв уже выдвинул — впервые в истории — проект «священного союза» государей против народов для предохранения Европы от всеобщего потрясения. Однако в тех исторических условиях это средство было и неосуществимо и недостаточно.

Общеевропейская революционная угроза требовала подлинно общеевропейского единого фронта феодальной реакции, т. е. не только устранения межгосударственных противоречий, но и такого нового политического порядка в Европе, который давал бы возможность централизованно маневрировать военно-полицейскими силами, перебрасывать их туда, где они в данный момент нужнее. Эта затея феодальной реакции и облеклась в привычную средневековому мышлению форму всекатолической «империи», благо на исторической сцене еще фигурировал оставшийся от седой старины титул римского императора, в то время традиционно присваивавшийся австрийским князьям Габсбургам. Правда, для осуществления «наднациональной» империи в XVI в. надо было пожертвовать плодами предшествовавшего исторического процесса — успехами национального развития европейских народов. Но реакция и намеревалась повернуть вспять колесо истории.

Естественно, что Карлу V Габсбургу удалось соединить под своей властью те страны Европы, в которых национальное единство еще не было по той или иной причине достигнуто в полной мере, — Германию, Испанию, Нидерланды, Италию. Мало того, легкость, с которой Максимилиан I и Карл V — почти без войн, одними династическими браками — добыли короны нескольких стран, свидетельствует о том, что правящие круги этих стран в общем сами горячо хотели осуществления «империи». В самом деле, в этих странах уже зрели, уже стояли в порядке дня самые ранние в Европе попытки буржуазно-демократических революционных движений: в Германии накапливались предпосылки Великой крестьянской войны 1525 г. [10] Смирин М. М. К истории раннего капитализма в германских землях (ХV–XVI вв.). М., 1969; он же . Очерки истории политической борьбы в Германии перед Реформацией. М., 1952. , в Испании в 1520–1522 гг. разразилось восстание комунерос, в Нидерландах с конца XV в. то и дело вспыхивали зарницы той революции, которая разразилась во второй половине XVI в. [11] Чистозвонов А. Н. Реформационное движение и классовая борьба в Нидерландах в первой половине XVI в. М., 1964; он оке. Гентское восстание 1539–1540 гг. М., 1957; он же. Характер анабаптистских выступлений в Голландии в 1534–1536 гг. и состав их участников. — В сб. «Средние века», 1962, вып. XXII.