Борис Поршнев - Тридцатилетняя война и вступление в нее Швеции и Московского государства

Там же, лл. 127–142. Эти ответные грамоты доставлены в Москву 3 ноября 1631 г. Аристовым. Племянников заболел в Штеттине и умер там в июле 1631 г.

Sveriges krig 1611–1632, d. IV, s. 368–397.

Chemnitz В. G. Op. cit., Th. I, S. 192; cp. S. 228 (§ 41 — Acta des General-Major Lesle am Oderstrom).

Wejle С. Op. cit., s. 10. По словам авторов «Sveriges krig 1611–1632», «еще яснее выступили дружественные отношения с Россией, когда Мониер вернулся в августе из Москвы» (d. V, s. 230).

Sveriges krig 1611–1632, d. IV, s. 428–523.

См. ниже, гл. VI.

См., например, Palmstierna С. F. Utrikesforvaltningens historia 1611–1648 (Den svenska utrikesforvaltningens historia). Uppsala, 1935.

Norrman D. Gustav Adolfs politik mot Ryssland och Polen under Tyska kriget (1630–1632). Uppsala, 1943.

Соответственно и в предыдущих главах данной работы, в основу которых положены эти статьи ( Ред .).

Находясь уже в Германии, Густав-Адольф в 1630–1631 гг. уделял огромное внимание информации о Польше, рассматривая польский вопрос как основной вопрос своей внешней политики. Канцлер Оксеншерна из Пруссии пересылал ему систематическую информацию о Польско-Литовском государстве, так же как шведский губернатор Лифляндии Иоганн Шютте. Неопубликованная переписка Иоганна Шютте, Якоба Делагарди и др. показывает, с каким огромным вниманием следили шведы в 1630–1631 гг. за военными приготовлениями Речи Посполитой, за закупкой амуниции и вербовкой солдат, которые, хотя и предназначались «против московита», но, по словам этой переписки, «вполне могли бы пригодиться и императору»; принимались меры, чтобы польские войска в случае чего не были бы пропущены в Германию через Мариенбург и Пруссию (см. Paul J. Gustav Adolf, Bd. III. Leipzig, 1932, S. 40–41).

Историческая наука все глубже вскрывает расхождения Густава-Адольфа и Акселя Оксеншерны во время войны в Германии. С одной стороны, разногласия касались экономического обеспечения войны; Густав-Адольф требовал от канцлера денег и денег, и споры между ними приобретали острый характер (см. Sorensson Р . Ekonomi ocli krigforing under Gustav II Adolfs tyska falttag 1630–1632. — «Scandia», 1932, s. 300; Ahnlund N. Axel Oxenstierna intill Gustav Adolfs dod. Stockholm, 1940, s. 589). В частности, Оксеншерна не понимал расчетов Густава-Адольфа на ресурсы России, а также на торговлю с Персией через Россию ( Norrman D . Op. cit., s. 138) и, по-видимому, не знал о действительных суммах, которые давала Густаву-Адольфу продажа в Голландии русского хлеба: считалось, что в 1630–1631 гг. Густав-Адольф покрыл огромные военные издержки путем займов в Голландии под высокие проценты ( Lorentzen Th. Die Schwedische Armee im Dreissigjahrigen Kriege und ihre Abdankung. Leipzig, 1894, S. 22), тогда как в действительности эти займы обеспечивались поступлением русского хлеба на амстердамскую биржу (см. главу IV). С другой стороны, Оксеншерна питал недружелюбие к России, унаследованное со времен шведской интервенции в Россию и присущее большей части шведской аристократии того времени. В 1615 г. он писал Делагарди: «Несомненно, что в русских мы имеем неверного, но вместе с тем могучего соседа, которому из-за его врожденных, всосанных с молоком матери коварства и лживости нельзя верить, но который вследствие своего могущества страшен не только нам, но и многим своим соседям, как мы это еще хорошо помним» (цит. по: Norrman D. Op. cit., s. 77). Эти затверженные идеи Оксеншерны о «коварстве» и «варварстве» русских, отражавшие лишь неспокойствие совести шведской аристократии, захватившей русские земли в Прибалтике, мешали канцлеру понять и поддержать политику Густава-Адольфа в отношении России и Польши, диктуемую новыми историческими условиями. По заключению Норрмана, Аксель Оксеншерна не следовал за королем в его решительной восточной политике ( Norrman D. Op. cit., s. 76); он «не знал глубокого смысла предложений Густава-Адольфа России» (s. 72), «недоверие канцлера к России было очень глубоким, и в русской политике Густава-Адольфа в эти годы он предпочитал идти своими путями» (s. 49); соответственно и польская проблема стала предметом долгой дискуссии между канцлером и королем (s. 41). Непримиримое расхождение между ними в вопросах русско-шведского военного союза против Речи Посполитой показано и в последнем названном выше исследовании крупнейшего знатока царствования Густава-Адольфа Н. Анлунда ( Ahnlund N. Op. cit., s. 603 и след.). Но еще резче были эти противоречия с тем лицом, в руках которого непосредственно находились все нити шведской политики в отношении России и Речи Посполитой, — шведского губернатора Лифляндии Иоганна Шютте; он был настроен еще менее антипольски, чем канцлер, будучи тесно связанным с частью польско-литовского магнатства ( Norrman D. Op. cit., s. 24). Понятно, что Оксеншерна и Шютте по мере сил препятствовали, например, деятельности Жака Русселя, олицетворявшего прямой контакт между политическими планами московского правительства и Густава-Адольфа. Отражением этой ситуации и явилось такое положение, что Густав-Адольф старался свести к минимуму свои консультации с канцлером (находившимся в Пруссии в качестве связующего звена между королем, воевавшим в Германии, и Государственным советом в Стокгольме), а сам писал в Государственный совет из Германии и вовсе редко — раз в три-четыре месяца.