Давид Гримм - Воспоминания. Из жизни Государственного совета 1907–1917 гг.

Однако для министра Кассо никаких законов не было писано. Прошло полгода, и я получил официальное письмо за подписью министра. В нем он извещал меня, что ввиду упорного уклонения моего от исполнения служебных обязанностей я увольняюсь от должности ординарного профессора Харьковского университета, с причислением к министерству.

Вскоре после этого в Государственный совет поступило сообщение министра о моем увольнении от профессуры, и вместе с тем стал вопрос о признании меня выбывшим из состава Совета за утратою ценза. Вопрос на общем основании был передан в комиссию личного состава.

Лично мне, ввиду ранее установленных прецедентов, дело мое представлялось в довольно безнадежном свете. На проверку, однако, оказалось, что предел терпения был достигнут. В отдельных группах Государственного совета началось настоящее волнение по поводу образа действий министра, никаким неосторожным поступком с моей стороны не вызванного. Группа центра и группа нейдгардтцев собрались на частные совещания, на которых было решено голосовать против предложения о признании меня выбывшим из состава Государственного совета. Представителям обеих групп в комиссии личного состава были даны соответствующие директивы. Разумеется, что такую же позицию заняла и наша группа. Даже в группе правых, как оказалось, стали раздаваться протестующие голоса. Вспоминаю, как ко мне подошел один из представителей духовной курии, архиепископ Варшавский Николай. Никаких отношений, кроме случайных встреч в кулуарах, у нас с ним раньше не было. Тем не менее он счел нужным выразить мне свое возмущение по поводу образа действий министра Кассо. «Что же это такое, — сказал он мне. — Если стать на такой путь, то таким же порядком можно будет убрать и представителей духовенства из Государственного совета». Тут же он заявил мне, что будет голосовать против предложения о признании меня выбывшим из Совета.

Председатель М. Г. Акимов не на шутку заволновался. Ему, вероятно, весьма улыбалась возможность отделаться от меня. Но центр тяжести дела в его глазах заключался не в этом. С одной стороны, отклонение предложения о признании меня выбывшими грозило создать очень опасный новый прецедент, которым опровергалась вся прежняя, столь удобная для правительства, практика Совета в вопросах подобного рода. С другой стороны, такое отклонение в нашем случае было равносильно выражению открытого порицания образу действия министра народного просвещения. То и другое представлялось ему одинаково недопустимым. И вот он стал усиленно утверждать колеблющихся членов Государственного совета никаким образом не отступать в данном случае от прежних прецедентов. Он соблазнял их тем, что никто не мешает им, если они признают подобный порядок изъятия выборных членов Совета нежелательным, внести в порядке законодательной инициативы соответствующее законодательное предположение, которое сделало бы повторение таких случаев невозможным на будущее время.

Одновременно были приняты некоторые меры к тому, чтобы обеспечить проведение предложения о признании меня выбывшим в комиссии личного состава. Председатель комиссии Н. Э. Шмеман в то время болел. Председательствование в том заседании комиссии, в котором данное дело должно было слушаться, автоматически перешло к заместителю его, каковым состоял ярый правый, гр[аф] Толь, бывший петроградский губернатор. Членом комиссии от нашей группы состоял как раз я. По Наказу, я не мог участвовать в ней на правах члена по делу, лично меня касающемуся. Ввиду этого наша группа делегировала в заседание комиссии М. А. Стаховича. Однако он не был допущен представительствующим на заседание, как лицо, не являющееся членом комиссии. Равным образом не был допущен никто из остальных членов Совета, не состоявших членами комиссии личного состава. Это тоже шло вразрез с установившейся практикой: никогда, ни до, ни после, ни одною комиссией (если не считать закрытых заседаний, к числу которых по Наказу данное заседание не могло быть отнесено), не чинились препятствия к допущению членов Совета, интересовавшихся тем или иным делом, подлежавшим рассмотрению в данной комиссии.

Я был приглашен в заседание комиссии для представления, будь я того пожелаю, своих объяснений по делу. Я воспользовался своим правом и ознакомил комиссию с составленным мною подробным письменным объяснением. В нем я изложил всю историю дела и дал анализ юридической стороны его: для полноты картины к объяснению были приложены копии переписки с министерством и с начальством Харьковского университета. Объяснение я просил отпечатать вместе с докладом комиссии и разослать его членам Государственного совета. Председательствующий попытался отказать в напечатании и рассылке моего объяснения, но комиссия не согласилась с ним и настояла на напечатании и рассылке его с приложениями к нему. После этого я удалился из заседания, и комиссия приступила к обсуждению дела. Большинством всех голосов против одного она высказалась за признание меня выбывшим из состава Государственного совета. Не только представители правых в комиссии, но и оба представителя ценза, П.М. ф[он] Кауфман-Туркестанский и А. А. Ильин, подали свои голоса за это. Против голосовал один только представитель нейдгардтовцев, член Государственного совета Ребиндер. Он же сообщил мне об исходе голосования, подчеркнув при этом, что только он один в точности исполнил директиву, полученную от своей группы. После этого П.М. ф[он] Кауфман в частном разговоре со мною, вызванном не мною, сказал мне следующее. Он с Ильиным не сочли возможным возражать против юридической обоснованности аргументов большинства, приведенных в пользу признания меня выбывшим, но в общем собрании оба будут подавать записки против этого предложения, как это было решено группой центра. Мысленно я позволил себе тогда не поверить этому обещанию, в чем я, однако, ошибся.