Урбсис вернулся в литовское посольство в Берлине, взбешенный тем, как обращался с ним Риббентроп. Он уселся в кресло и начал диктовать донесение своему премьеру, подробно описывая ход разговора с Риббентропом и суть ультиматума, который был предъявлен ему. Урбсис распорядился послать копию донесения английскому, французскому и польскому посольствам в Берлине. Показательно для обстановки, преобладавшей в то время в дипломатическом корпусе, что Урбсис в последний момент решил послать эту информацию, являвшуюся слабо прикрытой мольбой о помощи, не послам, а их военным атташе. Он настолько опасался пронацистских настроений Невиля Гендерсона, как, впрочем, пронацистски настроенным он считал и польского посланника Юзефа Липского, что боялся, как бы они не задержали у себя его информацию вместо того, чтобы передать ее своим правительствам. Однако такую информацию он не послал в советское посольство, где реакция наверняка могла быть немедленной и, возможно, положительной.
Затем Урбсис сел в поезд, следовавший в Каунас, и стал ждать, когда же появятся признаки, указывавшие на помощь со стороны Англии, Франции или Польши. Он ждал напрасно.
Гитлер, пересекая Балтику, тоже ждал известий. В министерство иностранных дел в Берлине все чаще стали поступать радиограммы от Шмундта, в которых последний требовал сообщить, когда будет подписано соглашение, чтобы фюрер мог на законном основании высадиться на берег.
22 марта в Каунас прибыл немецкий самолет. Он тут же вылетел обратно, увозя в Берлин министра иностранных дел Урбсиса. Урбсиса встретили в берлинском аэропорту Темпельгоф точно так же, как в свое время и президента Гаху, затем его отвели к ожидавшему лимузину. Урбсису сказали, что в гостинице «Адлон» для него подготовлены министерские апартаменты. «Те же самые, в которых размещали и президента Гаху? — спросил Урбсис, мрачно улыбнувшись. — Извините. Я не ношу одежду с плеча умерших».
Он направился в литовское посольство и оттуда спустя два часа выехал на встречу с Риббентропом. Риббентропа не оказалось на месте. Урбсису невнятно объяснили, что министр занят, и дипломата принял барон фон Вейцзекер. Стремясь выиграть время в надежде, что кто-либо из за-йадпых союзников или Польша придет им на помощь, Урбсис продолжал возражать против существа договора, который немцы представили ему па подпись, и настаивал на равных правах в Мемеле вместо предоставления полного суверенитета, чего требовали немцы. Он упорно стоял на этой позиции. Вейцзекер нервно поглядывал на часы, время от времени отправляя какие-то записки за пределы конференц-зала.
Было уже четверть первого, когда в дверях появился очередной посыльный и передал Вейцзекеру листок бумаги. Ознакомившись с его содержанием, Вейцзекер кашлянул, затем прервал юриста, читавшего вслух очередной параграф исправленного текста договора, и сказал: «Господин Урбсис, не будете ли любезны последовать за мной?»
Он привел литовского министра в соседнюю комнату, оказавшуюся кабинетом германского министра иностран-йых дел, а сам ушел. За столом сидел Риббентроп; настольная лампа бросала яркий свет на ворох радиограмм, лежавших на столе перед ним; бледное обезумевшее лицо Риббентропа выражало тревогу и расстройство. Он взял одну из телеграмм и потряс ею перед лицом Урбсиса. «У нас нет больше времени, — сказал он. — Дальнейшая отсрочка невозможна. Либо вы немедленно подпишете, либо... — он вновь потряс радиограммой. — Германский военно-морской флот находится в море. Он войдет в гавань Мемеля!»
Спустя примерно сорок пять минут министр иностранных дел Урбсис появился перед ожидавшими его кинокамерами, имея уже необходимые полномочия от своего правительства, и официально подписал документ, на основании которого Мемель переходил к рейху. Эта новость была немедленно передана по радио на борт линкора «Дойчланд», находившегося в море, и Шмундт рискнул йобеспокоить страдавшего морской болезнью фюрера,, чтобы сообщить ему об этом.
Рано утром, позавтракав овощным супом, Гитлер появился на палубе в крайне изнуренном состоянии. Сквозь легкую дымку виднелся берег. «Где мы теперь находимся?» — спросил он адмирала Редера. «Как раз напротив Сопота, мой фюрер. Видите, там, к востоку, Данциг, а еще дальше Восточная Пруссия. Наша Восточная Пруссия». — «А это что?» — Гитлер указал на берег, туманно вырисовывавшийся сквозь дымку. «Гдыня, а дальше «польский коридор». — «Коридор», который отделяет Германию от Германии! — И Гитлер добавил, обращаясь к Шмундту: — Если бы «коридор» был немецким, как это должно быть, у немцев не было бы необходимости добираться до Мемеля или Восточной Пруссии морским путем». — «Да, мой фюрер, не было бы такой необходимости», — подтвердил Шмундт.
Читать дальше