Петр Люкимсон - Царь Ирод

Следовательно, делает вывод Альберт Баумгартен, дело было не в происхождении, а в негативном отношении значительной части народа к самой личности Ирода [34] Баумгартен А. Законность власти Ирода и его потомков как царей Израиля // Евреи и иудаизм в эпоху Второго храма, Мишны и Талмуда: Сборник исследовательских статей памяти Шмуэля Сафри. Иерусалим, 1993 (Ивр.). С. 34–35. .

Как бы то ни было, очень скоро в лагере римлян под Иерусалимом начался ропот по поводу нехватки еды и невыплаты зарплаты. Силон заявил, что в такой ситуации не может продолжать осаду Иерусалима и хочет отойти на зимние квартиры, в те места, где у его солдат будет вдоволь пищи. Флавий снова уверен, что римские легионеры, прекрасно знавшие, что такое военная дисциплина, роптали по прямому приказу подкупленного Антигоном Силона.

Ирод, очевидно, также был убежден в этом, но решил открыто не высказывать своих претензий, а попытался удержать Силона у стен Иерусалима. С одной стороны, он напомнил Силону, что тот послан к нему на помощь по прямому указанию высшего командования и при случае он может потребовать суда над ним за нарушение приказа. С другой стороны, Ирод пообещал в самые кратчайшие сроки доставить римлянам в изобилии хлеб, вино, оливковое масло, скот и все необходимое для продолжения войны.

Чтобы сдержать слово, Ирод направился в Самарию, жители которой открыто поддерживали Ирода, уповая, что, придя к власти, он даст им возможность жить по своим законам. Движимые этой надеждой, они охотно откликнулись на его просьбу, и из Самарии потянулись обозы, доверху груженные продовольствием.

Кратчайшая дорога из Самарии в Иерусалим проходила через Иерихон — древний, некогда большой город, который в те дни находился в запустении. Антигон то ли через своих соглядатаев, то ли действительно от самого Силона узнал об этих обозах и отдал приказ поставить на всех подходах к Иерихону засады для их перехвата.

Но, видимо, у Ирода при дворе Антигона также были свои шпионы — иначе трудно объяснить, каким образом он был молниеносно осведомлен о планах противника и двинулся к Иерихону с десятью когортами (пятью римскими и пятью иудейскими), а также с большим отрядом наемников и несколькими сотнями всадников. Без особого труда заняв полупустой город и оставив в нем гарнизон для охраны, Ирод спешно вернулся в Иерусалим, где обнаружил, что разброд и шатание в отрядах Силона продолжаются и многие солдаты начали разбредаться по окрестностям. В этой ситуации ему не оставалось ничего другого, как согласиться отпустить армию на зимние квартиры в преданных ему областях — в Идумее, Самарии и Западной и Нижней Галилее.

При этом в Северной и Восточной Галилее значительная часть жителей, особенно в деревнях, по-прежнему была крайне враждебно настроена как к римлянам, так и к Ироду. Они прекрасно помнили, с какой жестокостью действовал Ирод в их краях в бытность стратегом области, и не простили ему ни казни Езекии Галилеянина, ни карательных экспедиций против партизанских отрядов, бойцами которых были их отцы, братья и сыновья.

Зная это, Антигон призвал сельское население этих районов устроить римлянам, если они там покажутся, тактику выжженной земли — покинуть свои дома и вместе со скотом и всеми зимними припасами уйти в горы, предоставив оккупантам умирать от голода.

Вереница этих событий снова повергла Ирода в самое мрачное состояние духа.

Дело было не только в том, что он, по сути, потерпел фиаско под стенами Иерусалима. Ирод понимал, что слова Антигона так или иначе будут доведены до сведения Антония. Он всерьез опасался, что диктатор примет их к сведению и решит «переиграть» решение о наделении его царским титулом, передав корону кому-либо из Хасмонеев, особенно если после снятия осады Иерусалима Антоний засомневается в его полководческих и организаторских способностях. Одновременно слова Антигона, которые слышали и римляне, и евреи, больно ранили его лично — ему снова, как когда-то в детстве, вслух напомнили о его идумейском происхождении, о том, что де-факто он был и остается евреем второго сорта.

Ирод вновь предельно четко осознал, что на самом деле не может доверять никому — ни евреям, ни римлянам, ни даже верным ему самаритянам и идумеям. Можно, конечно, объяснить это его самоощущение все более развивающейся паранойей, одним из признаков которой считается «обостренное недоверие к окружающим». Вместе с тем давайте согласимся, что у него были и вполне реальные основания для такого ощущения.