Дмитрий Жуков - Пособники. Исследования и материалы по истории отечественного коллаборационизма

В этих показаниях ключевые слова: «а муж к тому же и по развитию, и по силе воли стоял выше среднего студента». Здесь присутствует не критика советских порядков, а, скорее, некий элемент потребности в лидерстве. Его явно не устраивали темпы собственного карьерного роста: «К моменту окончания вуза, работая начальником электроизмерительной мастерской в Палате мер и весов, короче говоря, к моменту весны 1931 г., эти настроения не носили характера явного недовольства советской властью, а они скорее носили характер просто неудовлетворенности жизнью и даже больше: было желание, огромное желание честно работать и работать не в половину накала, а отдать работе всего себя, весь полностью опыт, знание, всю накопленную энергию. Так работать можно было только получив вполне легальное положение» [231] Там же. .

Весной 1931 г. Воскобойники пришли к решению, что так продолжаться больше не может, и в марте Константин пошел в НКВД и сообщил о себе все. Чем этот поступок объясняла его жена через четырнадцать лет? Она вспоминала: «На что мы надеялись? Первое. Мы думали, что возможно вообще все кончится благополучно: давность, прекрасные отзывы о работе, добровольное признание, а если и получили срам, то лучше отбыть раз наказание, чем мучиться так всю жизнь. Нас понять может только тот, кто пережил это.

В результате муж получил три года концлагерей. И вот теперь могу сказать с уверенностью, что это были самые спокойные годы как для меня, так и для мужа, несмотря на то, что эти годы он сидел в лагерях, а мне приходилось много работать, и к тому же мы были не вместе. Но у нас, и у того, и у другого, а у меня в особенности, была уверенность, что пройдут эти годы, и все будет по-новому, всеё будет так, как надо» [232] Там же. .

Можно назвать еще одну причину этого поступка. В СССР в 1930-е гг. на страницах центральных газет рассказывалось о преступниках, которые являлись в правоохранительные органы с повинной. Утверждалось, что этих людей зачастую даже не наказывают. Известный писатель и сотрудник прокуратуры Лев Шейнин писал в газете «Известия»: «Большая часть людей, являвшихся с повинной, направлялась в разные города на работу. Московский угрозыск начал посылать на работу бывших рецидивистов.

Прямая задача профсоюзных, комсомольских и других общественных организаций была — как следует принять этих людей. Им надо было помочь устроиться в новом городе, окружить их вниманием, втянуть в общественную работу. Вместо мелкобуржуазного сюсюканья и обывательского праздного любопытства этим людям протянули руку помощи. И эта рука была протянута для крепкого рукопожатия — им, победившим в самой мучительной и трудной борьбе — в борьбе с самим собой» [233] Шейнин Л.Р. Записки следователя. М., 1979. С. 106. .

Однако советская пропаганда и реалии жизни в сталинском Советском Союзе оказались противоположными явлениями. Покаяние не принесло облегчения. Да, для СССР начала 1930-х гг. наказание, назначенное Константину Воскобойнику, было не очень строгим. Но если его жена какое-то время надеялась на благополучный исход, сам заключенный в это уже не верил: «В 1932 г. я еду в отпуск к мужу в лагеря и провожу с ним вместе месяц. И вот тут я резко заметила ту разницу, которая наметилась в нашем настроении. Если у меня была полная уверенность, что теперь наша жизнь наладится, то у мужа получалось обратное: он говорил, что теперь вообще ему не будет доверия, что теперь будет даже хуже, чем было до 1931 г. Появляется резкая критика существующих порядков» [234] АУФСББО. Д. 51, Л. 59 об. .

Рассказы Льва Шейнина кардинально отличаются от тех проблем, с которыми столкнулся человек, только что освобожденный из лагеря. Да, через профильные наркоматы его устраивают на работу. Однако позиция сотрудников органов государственной безопасности и атмосфера всеобщей подозрительности не способствуют адаптации к нормальной жизни. При этом эпоха «большого террора» еще не началась: «В 1933 г., осенью, муж возвращается из лагерей. Я продолжаю работать в Москве, муж едет устраиваться на работу в Горький. В Горьком его не прописывают, пока он не устроится на работу, а на работу не принимают (хотя говорят, что он как работник нужен), пока не получили разрешения из НКВД.

Так проходит месяц. На работу не устроился. Через Москву, через Наркомтяжпром устраивается в Кривстрой (г. Кривой Рог, Металлургический комбинат), в электроцех сменным инженером. Первое время работать очень тяжело: судимость, недоверие. Потом все постепенно сглаживается, и в 1935 г. работа вошла в нормальное русло.