Василий Молодяков - Шарль Моррас и «Action française» против Германии - от кайзера до Гитлера

Верные концепции «наследственного врага», Моррас, Бенвиль, Доде призывали воспользоваться моментом и нанести по нему окончательный удар, не прячась за риторикой à la Вильсон и не стесняясь в выражениях: «Мысль о заключении с Германией мира, основанного на праве и справедливости, о взывании к совести немцев – глупа и опасна. Наступил момент для серьезного мира, основанного на реальном положении вещей» (JBJ, II, 8).

Требования Клемансо сосредоточились на репарациях и на контроле над Сааром и левым берегом Рейна. «Франция не может стать великой континентальной державой, не будучи рейнской державой», – подчеркнул Бенвиль 1 декабря 1918 г. (JBA, II, 8). Однако Моррас еще 28 сентября напомнил: «Советую сравнить важность присоединения левого берега Рейна с важностью расчленения Германии. Первое даст нам известное удовлетворение и создаст множество трудностей, если второе не будет осуществлено. Второе без первого – простое возвращение Германии к ее естественной раздробленности – обеспечит нам мир, свободное экономическое, политическое и моральное развитие, не говоря уже о перспективе восстановить в будущем наше влияние в землях на Рейне» [176] Maurras Ch. Les trois aspects du président Wilson. Р. 75. . «Аннексировать Рейн или нейтрализовать его – затея без будущего, если сохранится единая большая Германия», – повторил он 4 апреля 1919 г. в статье «Геометрия мира» (ММТ, I, 66).

Клемансо со товарищи постарались сделать договор максимально тяжелым для Германии в территориальных и в экономических статьях. Однако Бенвиль и Доде считали, что «первое и самое жесткое требование о возмещении ущерба» следовало предъявить Германии «непосредственно в момент перемирия, в момент разгрома и унижения побежденных» (LDH, 294; JBA, II, 57–58). Берлину пришлось согласиться с колоссальными репарациями и принять обязательства по их полной выплате, процесс которой, однако, растягивался на полвека. «Побежденная Германия знает, что должна платить, и сделает всё возможное, чтобы заплатить как можно меньше» (JBJ, II, 3), – резонно заметил Бенвиль, добавив, что предпочел бы «мир, который даст нам меньше миллиардов на бумаге, но на практике позволит значительно сократить военные расходы и избавить нашу молодежь от воинской повинности» (JBC, 11).

Вожди «Action française» отвергли окончательный вариант договора как «компромисс между первоначальной программой “союзников”, программой реституций, репараций и гарантий, и вильсоновской программой» (JBA, II, 30). Моррас иронически изложил его содержание: «Австрия не опасна и даже может быть полезной: разрежем ее на четыре части. Германия может снова нанести нам неисчислимый ущерб: будем свято уважать ее юное и хрупкое единство! А чтобы всё ухудшить, прибавим к сохранению этого единства ненависть, которую вызовет наше временное водворение на Рейне, и боль от потери Страсбурга, Позена (совр. Познань. – В. М. ) и части Шлезвига. Жизненно важные органы мы не затронули: отрежем несколько кусков кожи, чтобы как следует разозлить ее! Наконец, требуя, чтобы она возместила убытки, не будем ничего требовать прямо сейчас, даже в залог» (МЕМ, lvii).

В более серьезном тоне он сформулировал четыре опасности для Франции, которые таит договор. «Первая: он оставил нерешенной огромную проблему Восточной Европы и России. <���…> Вторая: обеспечение нашей безопасности больше не в наших руках, но в руках наших англосаксонских союзников. Это кажется тем более немыслимым при наличии 70 миллионов бошей, объединенных в центре Европы (включая Австрию. – В. М. ). <���…> Третья: Лига Наций, верховный гарант этого мира. Если ее цели более или менее утопичны, то средства их достижения – несомненная химера. <���…> Четвертая: воинственный мир неизбежно остается вооруженным миром. <���…> Повторим еще раз наше глубокое желание увидеть великое благо – отмену всеобщей воинской повинности. <���…> Но для этого необходимо прежде всего уничтожить германское единство» (ММТ, I, 117–118).

Особую тревогу вызывало отсутствие долгосрочного и эффективного механизма гарантий того, что Германия будет выполнять договор. «Шестьдесят миллионов немцев не смирятся с регулярной уплатой сорока миллионам французов многих миллиардов на протяжении тридцати или пятидесяти лет, если французы каждую минуту не будут в силах заставить их платить» (JBA, II, 52). Отдавая в этом отчет, Бенвиль назвал главные условия выполнения договора: «полное подчинение Германии и невозможность ослушаться; глубокое и длительное единство “союзников”, единство идей, интересов и сил» (JBA, II, 65). Эти слова были опубликованы в первую годовщину подписания договора, когда «франко-британского союза больше нет» (JBC, 236), а гарантийные договоры США и Великобритании с Францией не были ратифицированы и не вступили в силу. Экономическое возрождение Германии казалось Бенвилю несомненным, как и то, что за этим последуют попытки изменить политическое положение в свою пользу. «Через десять или через сорок лет, но это произойдет. По сути, проблема всего одна – единство Германии» (JBA, II, 21), – повторял он как мантру.