Василий Молодяков - Шарль Моррас и «Action française» против Германии - от кайзера до Гитлера

Компромат пригодился врагам Кайо, когда он в очередной раз стал министром финансов и возглавил партию радикал-социалистов [128] Подробнее: Paulette Houdyer. L'affaire Caillaux. …ainsi finit la Belle Epoque. Les Sables d'Olonne, 1977. Версия противников Кайо: Georges Suarez. Briand. Sa vie. – Son œuvre. T. II. Ch. 11–12. . Редактор «Le Figaro» Гастон Кальметт, человек с не лучшей репутацией, изо дня в день печатал статьи о том, что Кайо – «вор», но тенденциозность изложения и недостаток доказательств не сломали карьеру министра. Закаленному бойцу было не привыкать, но у «второй мадам Кайо» сдали нервы. 13 марта 1914 г. Кальметт сделал то, что для серьезной прессы считалось недопустимым, – опубликовал частное письмо политика к «первой мадам», еще бывшей его возлюбленной. По городу поползли слухи, что следом будут напечатаны нежные письма ко «второй мадам». Кайо обещал – дословно – «набить морду» редактору, считая того недостойным дуэли. Жена решила действовать сама и 16 марта застрелила Кальметта в редакции. Ее арестовали по обвинению в преднамеренном убийстве. Муж подал в отставку, собираясь защищать честь семьи и свое политическое будущее – предстояли выборы. Враги торжествовали: до окончания суда один из главных противников войны и реванша выведен из игры.

Оставался Жорес. Доде назвал «самого беспокойного радикала» Кайо «послом интернационала богатых при интернационале бедных», а «самого болтливого социалиста» Жореса – «послом интернационала бедных при интернационале богатых» (LDH, 34). Угроза новой войны сблизила их позиции. «Жорес и Кайо – два самых ненавистных человека во Франции в глазах правых партий. И трудно сказать, кого больше ненавидят некоторые правые элементы – Жореса или Кайо?» (ПФИ, 50). Крупная буржуазия больше ненавидела Кайо – выходца из своей среды. Он с гордостью принимал это, вспоминая Мирабо, аристократа-революционера.

Националисты устроили пышные похороны Кальметту, которого публично оплакивал их заклятый враг Бриан. Доде посвятил убитому умильные страницы в мемуарах, но забыл упомянуть, что Кальметт был уличен в получении денег от венгерского правительства и… немецких банков. Последний поступок редактора вызывал отвращение, поэтому многие сочувствовали подсудимой. Вечером 28 июля 1914 г. присяжные оправдали «вторую мадам Кайо». Новость совпала с сообщением о том, что Сербия отвергла ультиматум Вены и Австро-Венгрия объявила ей войну. Манифестации сторонников и противников оправдания переросли в столкновения противников и сторонников войны, которые закончились массовым побоищем и вмешательством полиции. Позже Моррас утверждал, что он и Пюжо отдали соратникам приказ воздержаться от насилия в ситуации, чреватой угрозой войны [129] Charles Maurras. La lettre à Schrameck. Paris, 1929. P. 51. . Перед Кайо открылся путь к посту премьера, который он мог занять, получив голоса социалистов в Палате депутатов. Он предложил Жоресу создать «большой левый кабинет» и войти в него в качестве министра иностранных дел, но тот отказался «по принципиальным соображениям».

Вечером 31 июля Жорес был застрелен в кафе: вопреки расхожим утверждениям, «Action française» не имело отношения к убийству. Продолжая осуждать его идеи, Моррас признал, что «пасть за свои убеждения – несравненная честь» (MCV, I, 8). Приходится признать, что смерть спасла репутацию Жореса, пацифиста и интернационалиста, если не германофила, от полного краха. Даже его верный последователь, молодой социалист Марсель Деа ощутил в тот момент «ужасное политическое и духовное поражение. Это было или казалось концом социализма» (DMP, 37).

Потому что «завтра была война».

Объявление войны Франции 3 августа стало одной из многих фатальных ошибок Берлина. Лучшего подарка германофобы не могли пожелать – теперь ничто не мешало им выражать ненависть к исконному врагу рода человеческого. «Германия могла пройти, медленнее или быстрее, те стадии интеллектуального и морального прогресса, которые ей предстояли, – писал Моррас. – Ее давние претензии на звание цивилизованной страны могли быть в итоге удовлетворены. В это немного верилось, но вот новый провал перед судейской коллегией современной истории. Очевидно, что германская раса – взятая в целом – неспособна к развитию» (MCV, I, 24).

«Существование Германии несовместимо с человеческой цивилизацией и спокойствием мира» (JBA, I, 103), – вторил ему Бенвиль, главный специалист L'AF по немецким делам. Это был символ веры. «Германия в Европе, – писал он и через двадцать лет, – остается чужеродным телом, вроде опухоли, порожденной внутренней болезнью и поражающей всё вокруг себя» (JBJ, III, 237).