Василий Молодяков - Шарль Моррас и «Action française» против Германии - от кайзера до Гитлера

«Мне плевать на всё, кроме родины. Моррас воплощает для меня родину, и я отдал ему всего себя. <���…> Моя вечерняя молитва и моя жизнь посвящены Моррасу», – любил повторять Доде (MNT, 233, 245). Он восхищался «гениальной мыслью и непреклонной волей нашего самого великого государственного деятеля после Ришелье» (LDН, 35) и утверждал, что ни разу не спорил с другом.

Это неправда. История знает их непримиримый спор о… деталях приготовления буайбеза: гастрономические убеждения Морраса были столь же тверды, как монархические, тем более речь шла о фирменном блюде кухни его родного Прованса [125] Éric Vatré. Léon Daudet, où le libre réactionnaire. Paris, 1987. P. 278. . «Буайбез есть только в Мартиге», – говорил он как о чем-то само собой разумеющемся (XVM, 24). По той же причине Моррас не мог простить Альфонсу Доде карикатурного Тартарена – насмешки над провансальцами, которых тот изобразил болтунами и хвастунами (XVM, 25).

Провожая Леона Доде в последний путь, Моррас сказал: «Наша дружба основывалась на глубоком уважении, на уважении разницы наших вкусов, идей и характеров» (SLD, 111). В отличие от него Леон охотно путешествовал по Европе, интересовался литературой и культурой других стран, любил Шекспира, Гёте, Вагнера и предпочитал классицистам романтиков, Вийона и Бодлера; любовь к Ронсару и Мистралю была общей. «Мы все здесь очень разные, – пояснил Массису Жак Бенвиль. – У каждого свой взгляд на вещи, свои личные вкусы, свой образ мыслей, и мы не придираемся к деталям. Мы не либералы, но уважаем и любим свободу каждого из нас. Это и создает нашу гармонию» (МNT, 219).

Разногласия и расхождения в «Action française» не допускались только в политике – и до поры до времени их не было. У Морраса и Доде их не было никогда. «Наше согласие было полным, потому что касалось сути вещей», – суммировал Моррас (XVM, 114).

В начале 1910-х годов коньком Леона Доде как мастера журналистских расследований стала борьба с немецким «проникновением» и «шпионажем». «Почему вы каждое утро кричите: волк?» – спрашивали его «благоразумные люди», вспоминая мальчика из сказки. «Потому что волк уже здесь», – отвечал «толстый Леон», добавив, что «меньше всего рад играть роль Кассандры» (LDS, 280).

Леон Доде. Предвоенное. 1913. Обложка и авантитул с инскриптом: «Анри Барресу на память от собрата Леон Доде»

После марокканского (агадирского) кризиса 1911 г., когда угроза войны между Францией и Германией многим казалась реальной, Доде пустил в обиход быстро прижившееся слово «avantguerre», «предвоенное»: подразумевалось, что отношения двух стран уже не являются миром. Статьи под таким заголовком он регулярно помещал в L'AF . В марте 1913 г. они вышли отдельной книгой с посвящением Моррасу. Директор издательства «Nouvelle librairie nationale» Жорж Валуа пустил по Парижу автомобили с рекламными щитами – тогда это было в новинку. Снабженная устрашающим подзаголовком «Этюды и документы о еврейско-германском шпионаже во Франции после дела Дрейфуса», книга имела успех, несмотря на молчание большой прессы. Несколько исков о клевете оказались хорошей рекламой. Противники острили, что Доде «болен шпионитом» (LDS, 324) – слово тоже прижилось.

Возможно, многие были разочарованы, прочитав «Предвоенное», потому что о разведке там нет ни слова. Предмет разоблачений автора – активная натурализация немцев, евреев и прочих «метеков» и их проникновение во французский бизнес, особенно в приграничных районах. В каждом немце Доде видел потенциального шпиона, в каждом «метеке» – потенциального предателя. Словом, аналог кампании против «немецкого засилья» в России. Кстати, у Доде была книжка «От Канта к Круппу», а Моррас давно критиковал влияние кантианства во Франции как экспансию германизма.

Главными политическими противниками «Action française» в предвоенные годы были социалист Жан Жорес, республиканец-социалист Аристид Бриан и радикал Жозеф Кайо, притом что эти трое открыто враждовали между собой.

Помимо общего для всех наследования идеям Французской революции в вину Жоресу ставились солидарность с германскими социал-демократами и приверженность немецкой философии от Канта до Маркса. Бриан и Кайо считались сторонниками слишком мягкого курса в отношении Берлина. Первого Доде называл «пофигистом» (je m'en fichiste), речи которого усыпляют бдительность французов, второго – немецким агентом, употребив по его адресу, кажется, все допустимые в печати бранные слова (LDH, 107, 28–32); биограф Бриана Жорж Сюарес отличался от «толстого Леона» лишь пристойностью выражений по адресу Кайо. Последний не остался в долгу, обвинив в нашумевшей книге «Мои тюрьмы» Доде в клевете, Морраса в «цинизме, превосходящем все мыслимые пределы», а их движение – в подготовке государственного переворота и провоцировании гражданской войны [126] Joseph Caillaux. Devant l'histoire. Mes prisons. Paris, 1921. P. 45–63. .