Фридрих Шиллер - Нечто о первом человеческом обществе по данным Моисеева Пятикнижия

Богатый обогащался благодаря труду бедняка; чтобы ещё больше умножить своё богатство, богатый умножал число своих слуг. И он увидел вокруг себя многих, преуспевших меньше, чем он, и многие теперь зависели от него. Богатый ощутил свою силу и возгордился. Ему стало казаться, что всё это создано его волей, а не порождено удачею. Труд многих шёл на пользу лишь ему одному; отсюда он заключил, что эти многие существуют только для него; ещё один, совсем небольшой шаг — и он становился деспотом.

Сын богатого начал мнить себя чем-то высшим по сравнению с сыновьями отцовских слуг. Небо было к нему благосклоннее, нежели к ним, — следовательно, он баловень неба. Он стал именовать себя сыном неба, подобно тому, как мы называем удачников сынами фортуны. Рядом с ним, сыном неба, слуга был лишь сыном человека. Отсюда в Книге Бытия различие между детьми Элохима и детьми человеческими.

Удача приводила богатого к праздности, праздность — к похоти, а вслед затем — к пороку. Чтобы заполнить жизнь, он должен был множить свои наслаждения; мера, отпущенная природой, не удовлетворяла больше распутника, от безделья помышлявшего лишь об утехах.

Он считал, что ему полагается всего намного больше и лучшего качества, нежели слуге. Слуга по-прежнему довольствовался одною женой. Богатый позволял себе иметь нескольких жён. Но непрерывные наслаждения в конце концов притупляют и утомляют. Он стал помышлять о том, как бы путём изощрённости придать им большую остроту, и сделал ещё один шаг. Теперь он не стал довольствоваться тем, что удовлетворял чувственное влечение; он искал в наслаждении иных, более утончённых радостей. Привычные удовольствия уже не насыщали его; его похоть искала запретного. Просто женщина теперь не привлекала его. Он уже требовал от неё красоты.

Среди дочерей своих слуг он примечал красавиц. Удача исполнила его спеси, спесь и безнаказанность сделали его дерзким. Он без труда убедил себя в том, что всё, что принадлежит его слугам, тем самым принадлежит ему. И поскольку всё сходило ему безнаказанно, он позволял себе решительно всё. Дочь слуги казалась ему существом слишком низменным, чтобы взять её в жёны, но её можно было использовать для удовлетворения похоти. Это был следующий знаменательный шаг к утончённости, влекущей за собой упадок.

Но стоило только подать пример, как падение нравов стало всеобщим. Чем меньше было налицо ограничительных законов, способных препятствовать ему, чем меньше общество, в котором стала сказываться эта безнравственность, успело удалиться от первоначальной чистоты, тем быстрее распространялась в нём порча нравов.

Возникает право сильного, власть даёт право на утеснение, и тут впервые появляются тираны.

Пятикнижие называет их сынами распутства, детьми, родившимися вне брака, зачатыми в противозаконном сожительстве. Если понимать эти слова буквально, то в них, очевидно, вложено глубокое содержание, на которое, насколько я знаю, никто ещё не указывал. Эти побочные сыновья наследовали надменность отцов, не наследуя их имущества. Случалось, что отец отличал их своею любовью и при жизни оказывал им предпочтение перед другими своими детьми, но лишь только он умирал, законные наследники отвергали и изгоняли их. Исторгнутые из семьи, которой они были навязаны неправым путём, они оказывались покинутыми и одинокими на всём белом свете; никому они не принадлежали, и ничто не принадлежало им; в те времена не было иных способов жить на свете, как быть господином — или слугой господина.

Не будучи первыми, они считали себя слишком высокородными для роли последних; да и воспитаны они были в такой холе, что не могли подчиняться другому. Что же им было делать? Бахвалиться своим знатным происхождением и крепкими мышцами — вот всё, что им оставалось. Впав в ничтожество, они уносили с собой в нищету лишь воспоминание о былом благоденствии да горечь ожесточившегося против общества сердца. Голод делал их разбойниками, удача в разбое — искателями приключений, а порой и героями.

Вскоре они становятся грозой мирного земледельца и беззащитного пастуха и начинают отнимать у них всё, чего бы ни пожелали. Молва об их удаче и подвигах широко разносится среди окрестного населения, и многие, соблазнившись лёгкостью этого нового образа жизни, а также достатком, который он им сулил, вступают в их шайки. Так они, повествует Пятикнижие, стали могущественными и прославились.

Этому, всё усиливавшемуся в первом обществе беспорядку, по всей вероятности, положен был бы конец установлением порядка, и упразднение равенства между людьми привело бы от власти патриарха к монархии: самый могущественный и дерзкий из этих искателей приключений объявил бы себя властелином, построил бы укреплённый город и основал бы первое государство, — но существо, вершащее судьбами мира, сочло такое событие преждевременным, и ужасающее стихийное бедствие внезапно преградило человечеству путь к дальнейшему усложнению уклада его жизни.