Петр Котельников: Из живых ключей твоих, Россия

Село строилось на возвышенном правом берегу реки с таким расчетом, чтобы талые воды разлившегося широко Сейма не заливали крестьянских подворий. Учитывалось и то, чтобы строения и не слишком удалялись от берега реки. Поначалу улица села строго следовала изгибам речного русла. Когда люди научились копать колодцы, можно было и нарушать это правило. С кручи по узкой тропинке, спускающейся к реке в поредевших зарослях ивняка, перевитого хмелем, передвигаться следовало, хорошо изучив все выступы и углубления, созданные для облегчения спуска. В теплое время года делать это было нетрудно, – и дети, и взрослые ходили босиком. Ноги наши не требовали обуви. Купались мы без одежды. В воду можно было сползать, скользя голыми ягодицами по мокрому глинистому краю берега реки. Но лучше всего было прыгать с деревянных мостков, с которых производился забор воды. Только редко эти мостки оказывались свободными. То одна, то другая молодая баба, сделав два наклона коромыслом, зачерпывала ведрами прозрачную, чистую воду. Ловким движением она поправляла на плече коромысло и, не торопясь, удалялась, покачивая широким ладным станом. Полные белые икры вдавливали стопу во влажный прибрежный песок. Левый берег Сейма низок. Тут росли черный ольшаник, ива, осина, черемуха. А на сухих песчаных возвышенностях сосны.

По берегам Сейма на вязах, липах, дубах, как небольшие сережки, дуплянки висят. Рядом с ними золотистые щурки дежурят. Щурки – птицы красивые, но нетерпимые теми, кто пчеловодством занят, щурки пчел едят. Пчелы излюбленное лакомство для птиц. В дуплянках дикие пчелы живут, мед с цветов собирают. Раньше профессия была собирателей дикого меда, бортниками звали их. Кажется, существованию диких пчел больше беды нанесли люди, сельским хозяйством занимающиеся, чем щурки и собиратели дикого меда.

Избы деревенские, точно сестры родные, отличаются лишь размерами. Правда, те избы, что богаче, и стены имеют покрасивее, бревна их не выпирают, как ребра скелета динозавра, а бревнышко к бревнышку так плотно прилажены, лезвие бритвы между ними не просунешь. Изнутри бревна тесаные, гладкие, янтарем желтым отливают, такие стены принято перед праздником великим ножом скоблить, кипятком поливая. А в избах бедных бревна корявые, между ними пакля кусками торчит. В щелях тех полчища клопов государства свои образовали. В войне с хозяевами изб перевес, а знать и победа, всегда на стороне клопов была. У самых богатых дома кирпичом красным обложены, окна в них высокие, да широкие, блеском стекол красуются. На стенах висят в тонких деревянных рамках фотографии многочисленной родни. Время от времени хозяйка снимает их со стены, смахивает тряпочкой пыль и подолгу рассматривает слезящимися глазами. В красном углу горницы в тяжелой раме, в ризах висит темное с трудом различимое лицо. Над ним нимб виден. Значит, это лик святого. Только какого?.. В простенке часы-ходики висят с гирей на цеапочке. В форме сосновой шишки. У бедных окна маленькие, подслеповатые, вместо случайно выбитого стекла, пучок соломы или подушка торчит. Да, что говорить про богатых, полы у них деревянные, у некоторых даже крашеные, дорожки из рядна постелены, а в сенях на полу рогожа постелена. Чтобы в горницу грязи не носили, разувались в сенях… Чистота и строгость в таком дому. Зайдешь в такой дом по делу, стоишь столбом безмолвным у порога самого, боясь движением лишним что-то нарушить. Зыркнет глазами ледяными в незваного гостя, холодом от взгляда того по всем членам волны расходятся. Хозяин, тот и головы не повернет в сторону пришедшего – стоит ли расходовать взгляд-то на мелочь всякую. Не дай Бог, пришел во время неурочное, когда хозяева за стол сели. Запахом щей с говядиной все пространство заполоняется. Ситный хлеб, нарезанный, горкой на столе высится… Ком в горле у пришедшего возник, дух невольно перехватывает. Чтобы не задохнуться, приходится долго слюну глотать. А она, проклятущая, как назло рот заполняет. Нет, тут за стол пригласить не догадаются. Ждешь, когда хозяин внимание на тебя обратит, да, толкнув локтем хозяйку, скажет: «Узнай, что этому надо?» Но такого оборота событий долго приходится ждать, с ноги на ногу переминаясь. А обедающие не торопятся. Медленно перемещаются ложки по воздуху, еще медленнее двигаются челюсти. Продержав в покорности долгое время, до чаепития самого, наконец, смилуются, и хозяйка, вытирая тыльной стороной пухлой руки влажные, жирные от мяса губы, и еще раз окинув взглядом тебя презрительным, вроде вошь последнюю, скажет резко: «Ну, что тебе?»