Александр Белов (Селидор): Последняя тайна Варяжской Руси. Мифы и правда о русской цивилизации

Чэнь Юнь, видный государственный и партийный деятель Китая, никогда не подавал руки западноевропейским или американским политикам. Или не отвечал на предложение рукопожатия. Он принципиально не подавал руки империалистам. Это – идеология. Точнее, часть «идеологии топора».

Марксизм входил в пространство истории, оценивая даже глубины каменного века. Палеолит примитивен и потому привлекателен для идеологии. Здесь можно легко развернуться с революционными идеями. Например, внедряя такой штамп, как «орудие труда». Этот термин понадобится для оперирования понятиями «производительные силы» и «производственные отношения». Он нужен идеологии. По сути, речь идет об орудиях добычи, а не труда. К явлению труда марксисты старательно прикладывают понятие «производить». Древний охотник ничего не производит. Да и само палеолитическое общество не является производящим, оно всего лишь обслуживает собственные потребности с помощью подручных средств. Добытчицкая деятельность здесь стимулирована вовсе не трудовым процессом. И не трудовой процесс влияет на развитие сознания, а процесс достижения результата – утилитарная функция действия. Однако идеологии нужен носитель образа производительной силы, чтобы обнаружить конфликт между тем, кто производит, и тем, кто присваивает результаты его труда (в действительной истории человеческого общества этот конфликт не играет никакой роли).

Греческий философ Гераклит сказал: «Диалектика открывается там, где вскрывается проблема противоречий». Другими словами, где есть конфликт. Наличие конфликта поддерживает само существование марксизма. Если конфликта нет – его надо придумать. Понимаете теперь, почему Чэнь Юнь не протягивал руки западным политикам? Ему, как любому истинному коммунисту, нужно явление классового врага и, соответственно, явление конфликта. Если такового не существует, его придумает идеология.

Что и случилось, например, в Советской России времен индустриализации. И сотни тысяч человеческих жизней стали жертвами идеологических манипуляций. А потом война, восстановление народного хозяйства, сокращение идеологических конфликтных противоречий внутри общества – и марксизм «сдулся». Он бы еще мог держаться на диктатуре, но для этого, по меньшей мере, нужно иметь диктатора. А персоны чахлых советских лидеров до такого калибра явно не дотягивали.

У революционной идеологии душа зверя, и лик зверя, и лапы. А романтика революционных порывов – самая утомительная форма идеализма. Увлекать человеческие массы идеями – отнюдь не значит нести людям правду. Рано или поздно запал краснознаменной казуистики должен был иссякнуть. И он иссяк. Пришло время революционной одышки. Пришла «усталость героев».

Самое страшное детище идеологии – социальные утопии, в которые вкладываются души и жизни людей.

Идеология всегда подавляет историческую истину. Мы это обнаружим и на примере варяжского вопроса. Потому что идеологии всегда что-то выгодно, а что-то нет. Она манипулирует историей. Тут уместно было бы вспомнить об ответственности историка перед обществом, о его гражданской совести, но подобные понятия звучат наивным лепетом в бессовестном мире объективной реальности.

Конечно, честный историк должен пребывать в идеологической апатии. Точнее – в идеологическом сне. Но бывают ли вообще честные историки? Историки, не ангажированные властью или коварством собственного идейного умысла?

Мы попробуем в этой книге использовать совершенно новый для науки инструмент – честность. Хотя бы потому, что у автора нет никакого умысла врать, ибо он ничего не ждет от своей работы; на весомый отклик и на поддержку со стороны научного сообщества эти выводы уже априори не могут рассчитывать.

Патриотизм подлинный и мнимый. Быть русским. Тост Сталина.

Кстати, о честности. Расскажу вам французскую версию одной истории, версию, найти которую в российских источниках довольно трудно. И не потому, что она лжива. Просто в таком варианте эта история выглядит идеологически невыгодно для нас. Речь идет об одном из трагических эпизодов войны 1812 года.

Французы взяли Москву. Еще не остыла земля Бородинского поля. Над полем – смрад. Разлагаются трупы. Похоронные команды неприятеля извлекают из тлена тела солдат «La Grande Armée» – Великой Армии. Их многие тысячи. Офицеров подняли несколькими днями раньше. До русских очередь еще не дошла. У этого мрачного занятия есть свой регламент: сперва подбирают знамена, штандарты, полковые символы, потом – оружие. Это делают еще во время боя. Чтобы врагу не перешли в качестве трофеев. Людей, точнее то, что от них осталось, убирают в последнюю очередь.