Юрий Григорян - Эволюция человечества. Книга 1. Системные принципы развития. Первобытный период

На содержание мыслительного процесса предков оказывало влияние их реальная многообразная жизнь. Характеристики природной среды, практическая деятельность, образ жизни, социальные взаимосвязи, унаследованные элементы прошлой культуры, прошлых ценностей и т. п. – все как-то сказывалось на конечном продукте мысли. Одни аналогии кажутся легко объяснимыми. «Бесчисленные примеры присвоения имен (Nomen est omen’): имена животных, такие, как „орлиный глаз“ или „проворная лиса“, должны придавать их владельцу силу, ловкость или другие способности образца, а названия цветов, используемые как имена, – красоту их носительнице» (9, с.157). Но есть немало и таких сочетаний признаков или отношений, которые кажутся непосвященным совершенно случайными. Леви-Стросс часто находит в бытовых проблемах основания, объясняющие подобное. Для многих непонятных вариантов приходится привлекать далеко не очевидные сведения о культуре, традициях, истории жизни родов, племен, даже знание их быта, способов приготовления пищи и многие иные тонкости их конкретного бытия. Конечно, далеко не со всеми пояснениями Леви-Стросса согласны другие ученые. Их оценка может подчеркивать значимость иных факторов, даже не столько природного, на что, как правило, опирается Леви-Стросс, сколько независимого идеального свойства. Магия, мифы, тотем – выступают у них как самостоятельная сторона духовной жизни древних, определяющая их отношение к познанию окружающего мира. Но поскольку меня интересует лишь процесс формирования логического мышления и роли аналогии в нем, то я вполне могу удовлетвориться тем, что для всех исследователей, и материалистов, и идеалистов, на первый план выходит поиск какого-либо основания, реализующего себя в конкретном умозаключении древних.

Есть, однако, суждения, в особенности, высказанные отдельными индивидами, которым трудно найти убедительное объяснение. Одно дело, когда анализируется общий миф, обряд, принятое отношение имен и т. п. Изучение формы жизни, среды обитания, взаимосвязей с соседями, превратностей прошлых времен приводят к более или менее убедительным предположениям о ментальности предков. Когда же, в более поздний период учащается мыслительная работа людей, и каждый член племени становится способным на самостоятельные выводы, все менее подверженные устоявшимся категориям, то количество высказываемых аналогий резко возрастает, а их общая, и потому легче доступная анализу, основа начинает распыляться. Тогда и выводы выглядят случайными, так как невозможно войти в душу каждого индивида, чтобы узнать, что именно привело его к данной мысли.

Так или иначе, но дифференциация среди племен и людей, а также развивающийся познавательный интерес, значительно увеличивает количество частных аналогий, которые на данном этапе являются высшей формой отражения, и которые, имея в виду многократно возросшие субъективные проявления в познании, расширяют влияние случайных факторов на аналогию. «…Чем более мы нисходим к конкретным группам, тем чаще можно обнаружить произвольные различения и деноминации, объясняемые главным образом в зависимости от случайности и происшедших событий и которые не будут поддаваться никакому логическому упорядочиванию» (8, с.165). При всем том суть общей основы остается, просто этнографам становится все труднее ее выявить.

ИНДУКЦИЯ В ПЕРВОБЫТНОМ МЫШЛЕНИИ

Анализ всевозможных аналогий показывал, что «детерминизм в целом угадывался и осуществлялся до того, как быть познанным и почитаемым » (8,с.122). Последующий этап перехода угаданного (психический уровень) «детерминизма» к познанному (логический уровень) частично проявлен в таксономии.

Наиболее простой, а потому и первичный, путь обобщений затрагивает понятия. Уже употребление обозначений «медведь», «орел», «лосось» и т. п. говорит об отвлечении от конкретных признаков какого-то реального животного и представлении об этом виде в целом. Следующий шаг формирует общность более широкого масштаба. Например, животные, относящиеся к небу – орел, ястреб, журавль и т.п., к земле – медведь, волк, рысь и т.п., к воде – лосось, сом, щука и т. п. Подобные понятия выглядели бы понятиями более абстрактного уровня, если бы отражали иерархическое отношение, как, например, «дерево» по отношению к «березе», «дубу», «буку» и т. п. Но на первых порах соотношение не столь определенно. Так, Леви-Стросс приводит данные Уоррена согласно которым, пять основных кланов породили остальные кланы: Рыба: дух воды, сом, щука, осетр, лосось Великих озер, пескоройка (рыба-прилипала); Журавль: орел, ястреб; Нырок: чайка, баклан, дикий гусь; Медведь: волк, рысь; Лось: куница, олень, бобр (8, с.33). Современный человек принял бы «рыба» именно как общее понятие, хотя кажется сомнительным, что оджибве такого же представления. Учитывая равноплановость остальных имен, надо полагать, что «рыба», хотя и порождала «лосось», «сом» и пр. в социальной структуре, сосуществует как понятие того же уровня. Даже в случае более высокого обобщения, эти понятия, поскольку за ними стоит неопределенная совокупность чувственно воспринимаемых свойств, могут претендовать лишь на логический уровень единичного или особенного. Хотя Леви-Стросс и ряд других этнологов, вопреки Леви-Брюллу и его сторонникам, стремятся показать однотипность мышления первобытных людей и современников, суть однотипности все же ограничена первым этапом рациональности мышления. Конечно, можно увидеть немало общего в принципах познания, но в этом плане мы вправе любую форму отражения, хотя бы на уровне беспозвоночных, уподобить нашему мышлению, поскольку все они подчинены единым принципам развития.