Всеволод Воронин - Отречение. Император Николай II и Февральская революция

Получив взволнованное, но проникнутое иррациональным оптимизмом письмо жены, Николай II не нашел оснований для кардинальных шагов. В коротком ответном письме, отосланном в тот же день, он не стал отвечать на пространные рассказы и рассуждения императрицы, а только посоветовал ей видеться «чаще с Лили Ден – это хороший, рассудительный друг». Видимо, более компетентными источниками сведений о народных умонастроениях царская чета не располагала. Царь почти не сомневался в скором усмирении петроградских волнений, но тревожился, справится ли с делами престарелый премьер князь Н.Д. Голицын: «Я надеюсь, что Хабалов сумеет быстро остановить эти уличные беспорядки. Протопопов должен дать ему ясные и определенные инструкции. Только бы старый Голицын не потерял голову!». Впрочем, нараставшее смятение внезапно пошатнуло здоровье императора, редко его подводившее. Утром 26 февраля, находясь в церкви «во время службы», Николай II перенес болезненный сердечный приступ, который длился четверть часа. «Я едва выстоял, и лоб мой покрылся каплями пота», – рассказывал он жене. Боль прекратилась, когда монарх, по его собственным словам, «встал на колени перед образом Пречистой Девы» [58] Имп. Николай II – имп. Александре Федоровне. 26 февраля 1917 г. // Там же. С. 656–657. . Историк-монархист С.С. Ольденбург нашел в этом эпизоде предчувствие «беды» [59] Ольденбург С.С. Указ. соч. Т. 2. С. 240. .

Однако предчувствовать было поздно. Если в первый день волнений – 23 февраля – полиция и жандармы «еще справлялись» с недовольными, то на следующий день порядок в столице удерживался только благодаря военным частям; а 25 и 26 февраля протесты начали перерастать во всеобщее восстание, исход которого зависел от того, к какой из сторон примкнут заметно колебавшиеся войска петроградского гарнизона.

В силу уникальных обстоятельств, начать государственный переворот, приведший к революционному ниспровержению всего старого строя, выпало политическому деятелю самых умеренных [а по меркам Февраля 1917 г. – едва ли не реакционных] взглядов. Председатель Государственной думы М.В. Родзянко не только испытывал панический страх перед Революцией, но и никогда не блистал личным мужеством и самообладанием, сторонясь любых конфликтов и столкновений с кем бы то ни было. Но формальное начало смены власти в Петрограде было положено именно его телеграммой, направленной государю в Ставку в 21 час 52 минуты 26 февраля 1917 г. и полученной там менее, чем через час – в 22 часа 40 минут.

Доложив царю о «стихийном характере и угрожающих размерах» петроградских волнений, вызванных нехваткой хлеба, Родзянко называл их главной причиной «полное недоверие к власти, неспособной вывести страну из тяжелого положения». Он допускал, что власти смогут «сдержать» недовольство «временно ценою пролития крови мирных граждан», однако был уверен, что «при повторении сдержать будет невозможно». Говоря об остановке петроградских заводов, о «полном расстройстве» железнодорожного сообщения, о кризисном состоянии военной промышленности, чреватом «крупным сокращением производства снарядов», и об угрозе голода из-за нежелания крестьян поставлять хлеб «на рынок», Родзянко объявлял о «полном параличе» власти, бессильной «восстановить нарушенный порядок», и обращался к носителю верховной власти с призывом: «Государь, спасите Россию, ей грозит унижение и позор». Признав невозможным победоносное завершение войны «при таких условиях», он требовал от монарха «безотлагательно» назначить «лицо, которому может верить вся страна», а также поручить «ему составить правительство, которому будет доверять все население». Телеграмма председателя Думы заканчивалась словами: «В этот небывалый по ужасающим последствиям и страшный час иного выхода нет, и медлить невозможно» [60] ГА РФ. Ф. 601. On. 1. д. 2089. Л. 1–2. .

Телеграмма М.В. Родзянко Николаю II. 26 февраля 1917 г.

Трудно поверить в то, что М.В. Родзянко и в самом деле верил в чудесную способность «думского министерства» удовлетворить чаяния рабочих, восставших против царя; а вместе с ними – крестьян, недовольных войной и отказывавшихся кормить армию и страну, и солдат, стоявших на пороге массового бунта. Позицию Родзянко отнюдь не разделяли его соратники по «блоку» ни слева, ни справа. «Левый» кадет П.Н. Милюков едко высмеивал идею правительства, «ответственного» перед немощной Думой; а русский «прогрессивный» националист В.В. Шульгин считал своих «товарищей по блоку» способными лишь на то, «чтобы под крылышком власти хвалить или порицать» и, «в крайнем случае, безболезненно пересесть с депутатских кресел на министерские скамьи» под охраной «императорского караула», но совершенно бессильными «перед возможным падением Власти, перед бездонной пропастью этого обвала» [61] Шульгин В.В. Последний очевидец: Мемуары. Очерки. Сны. М., 2002. С. 428. .