Леонид Млечин - Стальной оратор, дремлющий в кобуре. Что происходило в России в 1917 году

Гучков благородства императора не оценил. С думской трибуны он произнес в 1912 году злобную антираспутинскую речь:

– Вы все знаете, какую тяжелую драму переживает Россия. В центре этой драмы – загадочная трагикомическая фигура, точно выходец с того света или пережиток темноты веков. Какими путями достиг этот человек центральной позиции, захватив такое влияние, перед которым склоняются высшие носители государственной и церковной власти?

Он был среди тех, кто вынудил императора отречься. В марте 1917 года получил желанный пост военного и морского министра.

Свергая Николая II, герои Февраля предельно упростили ситуацию: во всем виновата слабая и предательская власть. Вместо поиска сложных решений – одно простое: сменить власть! Как удобно все свалить на козни врага и снять с себя любую ответственность за происходящее в тылу и на фронте.

А крестьяне в серых шинелях охотно подхватили эту простую и понятную мысль! Только они не удовлетворились одним только императором. Выплеснулись копившиеся веками обиды. Врагами стали богатые и преуспевшие. Счет был предъявлен всему правящему классу, истеблишменту, образованным слоям. Требовали низких цен, наказания богатых, черного передела земли. Временное правительство не могло это исполнить и было сочтено слабым правительством. А со слабыми не считаются.

Образованный слой, русские европейцы жаждали социальных перемен – свободы и равноправия. Из подданных – в граждане. Ради этого вели борьбу с устаревающей царской властью. Эта борьба могла увенчаться успехом путем компромиссов, уступок, эволюции. Но не хватило ответственности! В феврале семнадцатого сломали власть – вместо того, чтобы кропотливо улучшать жизнь. Спешили разрушить старый порядок, а уничтожили порядок как таковой. Хотели обновить Россию, а стали ее могильщиками.

Одним из первых неудачу Февраля осознал военный и морской министр Временного правительства Александр Гучков.

«В первые же дни после революции, – вспоминал Гучков, – я почувствовал, как быстро стал разлагаться аппарат управления и самого Центрального военного ведомства и командования на фронте… Еще солдаты не разложились, а генералы разложились».

Долгая и кровопролитная война разрушила Российскую армию. Крестьяне, которые не очень понимали, за что они должны воевать. Николай II вступил в Первую мировую, руководствуясь сложными геостратегическими расчетами, а солдаты думали о другом: раздадут им после войны землю или нет? Никакие иные ценности, кроме земли, для крестьянина не имели значения. А из дома солдаты получали письма, в которых жены жаловались на дороговизну, на то, что без мужчины невозможно прокормить семью.

Отрыв от земли, хозяйства и семьи для крестьянина невыносим. И невыносима была машинизация войны: пулеметы, дальнобойные артиллерийские орудия и особенно самолеты. Невидимые орудия смерти разрушали не только тела, но и психику солдат. Сначала сотни, тысячи, потом сотни тысяч становились инвалидами, не потеряв ни единой капли крови. Парализованные, утратившие координацию движений, слепые, глухие, немые, страдавшие тиком и тремором… Страх перед жизнью в траншее, перед артиллерийскими обстрелами и бомбардировками с воздуха, перед танковыми атаками врага породил страстное стремление бежать из окопов.

Солдаты жаловались в Петроградский Совет:

– Мы не в силах стоять против такой механической и машинной бойни. Мы уже потеряли свое здоровье, испортили нашу кровь. Во сне снится, что летит снаряд или аэроплан, и вскакиваешь, кричишь…

Массовое дезертирство свидетельствовало о том, что крестьянин не справлялся с напряжением войны. Повоевали – и хватит! Кто будет пахать? Пора по домам, там ждут хозяйство и семья.

Сразу после Февральской революции начался саботаж войны. Солдаты жаждали мира любой ценой. Саботаж выражался в разных формах, в том числе в дезертирстве, в чрезвычайно медленном передвижении частей, в постоянном требовании отвести фронтовиков в тыл на отдых. Комиссары, назначенные Временным правительством, переезжая на автомобилях из полка в полк, уговаривали солдат продолжать войну: победа не за горами! Уговоры помогали все меньше и меньше. Армия теряла боеспособность.

«Гучков, – писал его коллега по правительству Владимир Набоков, – с самого начала в глубине души считал дело проигранным и оставался в правительстве только для успокоения совести. Ни у кого не звучала с такой силой, как у него, нота глубочайшего разочарования и скептицизма. Когда он начинал говорить своим негромким и мягким голосом, смотря куда-то в пространство слегка косыми глазами, меня охватывала жуть, сознание какой-то полной безнадежности».