Леонид Млечин - Стальной оратор, дремлющий в кобуре. Что происходило в России в 1917 году

Человек, от которого зависела судьба Юга России, не производил впечатления крупного политического лидера. С виду был неказист: «С землисто-желтым, нечисто выбритым лицом, с впалыми щеками, с черными волосами, падающими длинными прядями на плечи, в суконной черной пиджачной паре и высоких сапогах – он напоминал переодетого монастырского служку, добровольно заморившего себя постом».

Внешность обманчива. Нестора Ивановича выдавали глаза: «Сначала я думала, что только мне делается страшно, когда он взглянет на меня своими серыми, холодными, стальными, прямо-таки какими-то гипнотизирующими глазами, но потом оказалось, что самые заядлые разбойники-махновцы не выносили этого взгляда и начинали дрожать мелкой дрожью».

Под внешней холодностью и неподвижностью лица кипели страсти, которые он скрывал. Но бешеные эмоции рвались на волю! Выросший без отца юный Махно начинал еще при царизме в Гуляйпольской группе Вольного союза анархистов-хлеборобов. И сразу проявил склонность к насилию. Послужной список для совсем еще молодого человека внушительный. Убийства, налеты, экспроприации.

Если в обеих столицах эсеры занимались политическим террором, то на местах боевые акции частенько вырождались в форменный грабеж. «Это был какой-то психоз, – вспоминал один из старых революционеров, – какая-то массовая зараза. Банки, магазины устраивали электрическую сигнализацию, и эксы обрушивались на мелкие лавочки, на обывательские квартиры».

Судил его Военно-окружной суд в 1910 году. Смертный приговор по малолетству заменили каторгой. Махно недолго посидел в Екатеринославе, потом его перевели в Москву, в Бутырку, которую тогда именовали Всероссийской центральной тюрьмой, держали в кандалах. Тюремная камера стала для него университетом. Он считал абсолютным злом любое государство и любые партии. Ему нравились только, как он говорил, «простые труженики, не вкусившие еще городского политического яда». Иначе говоря, он желал быть единственным политиком.

Махно освободила революция. Ранним утром 2 марта 1917 года он вышел из ворот Бутырской тюрьмы. Вернулся в родные места. Создал вооруженный отряд. Никого не спрашивая, объявил себя комиссаром Гуляйпольского района. И постановил исполнить вековую мечту крестьянина: поделить всю землю поровну.

Со временем Нестор Махно приедет к Ленину, чтобы объяснить главе советского правительства: крестьянство видит в революции «средство избавления себя от гнета помещика и богатея-кулака, но и от слуги этих последних – власти политического и административного чиновника сверху». Деревня желала жить без города. В центре Гуляйполя Нестор Иванович держал речь перед крестьянами:

– Я – революционер Махно. Я со своим отрядом несу смерть палачам свободы трудового народа Украины.

И когда он произносил эти слова, люди падали на колени в ужасе и страхе. Ему понравилось. Крестьяне кричали:

– Отныне ты наш батько, и мы умрем вместе с тобою. Веди нас против врага!

Что представляло собой Гуляйполе тогда? Население: 20–30 тысяч человек. Несколько школ. И вот важная деталь: до революции Гуляйполе выступило против столыпинского закрепления земли в частную собственность. Покупать землю на родине Махно не желали. Нестор Иванович вернулся домой с обещанием раздать землю – бесплатно и по справедливости. Он повел крестьян разорять помещичьи усадьбы, богатые хутора и процветающие хозяйства немцев-колонистов, которых в тех местах было немало. Забирали все, что хотели, – скот, инвентарь. Остальное – сжигали.

Почему разворовали не все? В чем смысл уничтожения чужой собственности?

А это и есть затаенная мечта тех, кто не переносит чужого успеха: пусть все превратится в пепел, лишь бы больше никто на этом не обогащался! Махно хотел, чтобы владельцы мельниц и маслобоен отказались от своего имущества в общую пользу. А сельская беднота требовала взорвать их и сжечь:

– Прогоним власть, тогда построим новые.

В Гуляйполе был коммерческий банк. Нестор Иванович постановил: пусть банкиры перечислят деньги на революционные цели. Пришел в банк, предъявил подписанное им же постановление. Руководители банка посмотрели на него. И выдали деньги.

«Деревня есть царство анархии, – записал в дневнике профессор Московского университета Юрий Готье. – Когда она спокойна, то жить хорошо; когда она приходит в кинетическое состояние, спасайся кто может. Никто не хочет ничего делать; наш человек понимает свободу по-своему – как свободу от всякого дела и обязанности».