Дэвид Ремник - Могила Ленина. Последние дни советской империи

Заславский понимал, что перемены начнутся только тогда, когда политическая и экономическая реформа произойдет не в одном Октябрьском районе. А пока ему было трудно смотреть в глаза своим избирателям. “Я у них последняя надежда, — сказал он мне как-то вечером в перерыве между разговорами с посетителями, — а я почти ничего не могу для них сделать. Как мне объяснить им, что на это уйдут годы?”

Поначалу успехи Заславского были скорее символическими. По закону новые партии были обязаны регистрироваться, и было похоже, что все новые партии в городе и стране регистрировались в Октябрьском районе: здесь были самые удобные условия. Едва ли не каждую субботу какая-нибудь очередная новая партия проводила в районе учредительный съезд. “Это доходит до абсурда. Мы еще шагу не сделали в экономическом направлении, но зато уже успели зарегистрировать три разные христианско-демократические партии”, — рассказывал Григорий Васильев, 32-летний экономист, которого Заславский назначил главой райисполкома.

Заславский, понимая, что гласности еще далеко до настоящей свободы слова, помогал также с регистрацией и финансированием газетам, которые по причине малотиражности или радикальности не имели поддержки от партийной бюрократии и государственных типографий. Редактор подпольного журнала “Гласность” Сергей Григорьянц, которого Горбачев в интервью The Washington Post обозвал паразитом, получил небольшое здание и стал издавать свой журнал открыто, без помех со стороны правительства и партии. Кроме того, Заславский открыл в вестибюле райкома на Шаболовке книжный магазин, где продавались эмигрантские журналы, такие как “Континент” и “Посев”. Позднее он спонсировал открытие газетных киосков в метро.

Одновременно Октябрьский район начал войну с КПСС, столько лет здесь хозяйничавшей. Заславский убрал из райсовета всю коммунистическую атрибутику — бюсты Ленина, серпы и молоты, — а вслед за ними потеснил и партийных бюрократов. Он выделил им несколько плохоньких кабинетов на верхнем продуваемом этаже и отключил их от внутренней телефонной связи.

“Пускай живут как хотят, — сказал он. — У этих людей не больше прав на это здание, чем у христианских демократов или у общества наблюдателей за птицами”.

Заславский и его коллеги знали, чего хотят добиться, но, прежде чем приступать к решительным действиям, они хотели хотя бы видимости консенсуса. Я был свидетелем того, как Заславский убеждал районную милицию в том, что милиционеров должен брать на работу и увольнять город, а не чиновники из МВД. Я видел, как он пытается объяснить ошарашеным рабочим, что им пора стать совладельцами акций собственного предприятия и что неэффективные, экологически вредные заводы нужно закрыть и заменить фабриками, которые будут “работать чисто и производить вещи, нужные людям”. Заславский понимал, что создание свободного рынка приведет к повышению цен, безработице, банкротствам, что эпоха относительно равных доходов приходит к концу, — и говорил об этом открыто. Он был холоден и честен. Его слова энтузиазма у слушавших не вызывали. Однажды на станкостроительном заводе, сидя на трибуне под колоссальным транспарантом “Имя и дело Ленина бессмертны!”, Заславский наслушался сполна:

— Что вы будете делать с азербайджанцами, которые торгуют у нас на рынках?

— Эти шашлычники на нас наживаются! Они скупают все мясо, а потом продают в три-четыре раза дороже!

— Не делайте из нас подопытных мышей для вашего капитализма!

Рабочих, разумеется, больше волновали их повседневные трудности, а не грандиозные планы и новая Октябрьская революция. Заславский попробовал объяснить разницу между черным рынком и настоящим рынком, объяснить, зачем нужны конкуренция, регулирование, стимулы. Но он ничего не добился. “Знал бы, что так, не стал бы за вас голосовать!” — крикнул ему один рассерженный рабочий.

К концу этой встречи Заславский и Васильев были совершенно подавлены. Эйфория предвыборной кампании быстро испарялась. “Мы не понимали, как глубоко в каждом из нас сидит большевистская психология, — жаловался мне помощник Заславского Илья Гезенцвей. — Чем больше мы напираем, тем сильнее ее сопротивление”.

Несколько месяцев деятельность реформаторов напоминала барахтанье утопающих. Но постепенно экономические шаги Заславского и Васильева начали приносить плоды. Первой гениальной идеей было сделать Октябрьский район московским Делавэром [101] Штат Делавэр считается налоговым и бюрократическим раем для американского бизнеса. . Райсовет упростил процедуру регистрации для частного бизнеса. После этого в район повалили предприниматели, обрадованные, что можно не якшаться с партийными бюрократами и не давать им взятки. За год открылось более 4500 малых предприятий — почти половина вновь народившегося частного бизнеса в Москве — рестораны, брокерские конторы, товарные биржи, частные исследовательские лаборатории, строительные фирмы, юридические компании, магазины электроники. Обложив бизнесменов налогом, Октябрьский район за год увеличил ежегодный доход с 73 миллионов рублей до 250 миллионов.