Дэвид Ремник - Могила Ленина. Последние дни советской империи

Как один из основателей “Демократической России”, Заславский мог рекомендовать кандидатов не только в Октябрьском, но и в других московских районах. У России не было никакого нормального электорального опыта и тем более никаких представлений о существующих на Западе политтехнологиях. Заславский нанимал социологические службы, устраивал семинары по проведению предвыборных кампаний и даже привлек психологов для составления эффективных агитационных текстов. Он обратился к известным писателям, которые, используя свои связи, помогли ему напечатать листовки (партийные типографии отказались с ним работать).

Заславский был инвалидом, человеком довольно желчным и несколько заносчивым — отнюдь не прирожденным политиком. Его учителя, начальство текстильной фабрики, где он работал, даже его родители недоумевали, как так вышло, что он занялся политической деятельностью и стал одним из самых известных людей в стране. Ему было всего 30 лет. Но избиратели не забыли, как после смерти Сахарова он требовал объявить всенародный траур; не забыли, как Горбачев велел ему уйти с трибуны, а он не подчинился. Все московские реформаторы, желавшие попасть в Моссовет и в райсоветы, шли к нему за поддержкой и помощью в организационных делах.

В своем районе Заславский победил с легкостью. В местный совет прошло множество кандидатов от “Демократической России”, и они быстро избрали Заславского председателем. Это была одна из сотен и сотен побед “Демократической России” и других реформаторских групп в Советском Союзе. Многие люди сознательно голосовали за “демократическую линию развития”. Ельцина выбрали в Верховный Совет РСФСР, и было очевидно, что он метит на место председателя. Экономист Гавриил Попов стал депутатом Моссовета, а затем мэром Москвы. Юрист Анатолий Собчак, блиставший на Съезде народных депутатов, был избран мэром Ленинграда. Самые политические активные регионы СССР снова на время впали в эйфорию от уверенности в своих силах и от открывшихся возможностей. Когда я приехал в Ленинград и встретился с Собчаком, он уже занимал огромный кабинет в Мариинском дворце. Меня, впрочем, удивило, что за спиной у Собчака все равно висел огромный портрет Ленина.

Покидая кабинет, я шепотом спросил у помощника Собчака: “А что тут делает портрет?”

Тот рассмеялся. “Не обращайте внимания, — сказал он. — Мы хотели его снять, но под ним обнаружилось огромное пятно. А переклеивать обои нет денег”.

В первые же месяцы после выборов Заславский в полной мере осознал, какую разруху оставила после себя КПСС. Она осуществляла контроль над каждым магазином и заводом, каждым отделением милиции и пожарным депо, но все равно довела Октябрьский район до совершеннейшего упадка. И так происходило повсеместно. Продукты в магазинах то появлялись, то исчезали; бывали дни, когда пустовали даже хлебные полки. Ситуация с жильем была аховая: москвичи ютились в квартирках размером с гардеробную или в коммуналках, где одна ванная приходилось на 15–20 человек. Покопавшись в документах, Заславский узнал, что огромный памятник Ленину на Октябрьской площади обошелся в 23 миллиона рублей — 7 миллионов вытащили из районного бюджета. Притом что на улицах по многу дней лежали неубранные кучи мусора, а врачам в больницах платили в два раза меньше, чем водителю автобуса.

Один раз в неделю Заславский вел прием жителей района и выслушивал их жалобы в обшарпанном кабинете недалеко от Октябрьской площади. Вдовы, пенсионеры, алкоголики, молодые родители сидели, поджав ноги, на узких скамеечках в коридоре и ждали своей очереди. Находиться рядом с Заславским с шести вечера и далеко за полночь — означало узнавать о нескончаемых провалах “социализма в одной отдельно взятой стране”.

“Илья Иосифович, мы с мужем в разводе, но по-прежнему живем в однокомнатной квартире. Мы стоим в очереди на новое жилье с 1978 года…”

“Илья Иосифович, моя мать на этой неделе умерла, но мне сказали, что, чтобы ее похоронить, нужно дать взятку заведующему кладбищем. Денег на взятку у меня нет…”

“Илья Иосифович, у моего сына лейкемия, врачи говорят, что ничего не могут сделать. Они говорят, что вылечить его могут только на Западе. У нас нет ни визы, ни денег…”

Заславский сидел в кресле сгорбившись, переживая не столько из-за конкретных жалоб — у кого не бывает проблем? — сколько из-за их количества. Он постепенно терял уверенность в себе. Он был бессилен и от этого приходил в уныние. Когда Ельцин снова стал народным депутатом, он позволил мне несколько часов просидеть у него в кабинете во время приема избирателей. Жалобы были те же самые, но он часто мог помочь просителю. Как бы аппаратчики ни презирали Ельцина, они были вынуждены слушаться его — бывшего члена политбюро и действительного члена ЦК. Он мог сделать короткий звонок, и человек получал все, о чем просил: квартиру, инвалидную коляску, визу, чтобы съездить к дочери в Варшаву. Однако это было возможно только потому, что вес и связи Ельцина как бывшего кремлевского начальника были огромны. Заславский же мог только снова и снова пролистывать растущие кипы жалоб и просьб. Всем посетителям он говорил, что постарается разобраться с их проблемой, сделает, что сможет. Он писал письма и звонил в инстанции. Но система, к которой он обращался, считала его своим врагом.