Дэвид Ремник - Могила Ленина. Последние дни советской империи

Позволив Сахарову вернуться из Горького (что вызвало серьезное недовольство у партийной номенклатуры), Горбачев почувствовал себя добрым и милостивым правителем. Он гордился собой. Но Сахаров не был готов тешить его тщеславие. Даже в самом первом их телефонном разговоре, еще в Горьком, Сахаров успел напомнить Горбачеву о смерти политического заключенного — его близкого друга Анатолия Марченко — и настаивал на освобождении других заключенных: у него был длинный список. Сахаров действительно вел себя, как святые: скупо хвалил правителя, когда тот поступал справедливо, и не позволял ему почивать на лаврах. Он не собирался поддерживать Горбачева просто так, без условий. И решал он исходя не из внутрипартийных раскладов (которые, кстати, хорошо понимал), а из собственных нравственных принципов, которые можно было бы высечь на небольших скрижалях.

Сахаров уважал Горбачева как смелого политика, но был далек от восхищения им. На первом заседании Съезда народных депутатов Горбачев охотно и часто предоставлял Сахарову трибуну. Но когда Сахаров начал настаивать на том, чтобы Горбачев принял “декрет о власти”, который покончил бы с абсолютным господством КПСС, генсек отреагировал крайне болезненно. Святые всегда раздражают, и Сахаров сильно раздражал Горбачева. Это видно даже из стенограммы, не передающей ни неприязненных взглядов, ни тона Горбачева — безапеляционного и угрожающего:

Горбачев: Все-таки заканчивайте, Андрей Дмитриевич. Два регламента уже использованы.

Сахаров: Я заканчиваю. Опускаю аргументацию. Я пропускаю очень многое.

Горбачев: Все. Ваше время, два регламента истекло. Прошу извинить меня. Все.

Сахаров: Я настаиваю…

Горбачев: Все, товарищ Сахаров. Товарищ Сахаров, вы уважаете Съезд?

Сахаров: Да, уважаю, но я еще больше уважаю страну и народ. Мой мандат выходит за пределы данного Съезда.

Горбачев: Хорошо. Все!

Сахаров: [ Не слышно ]

Горбачев: Прошу вас завершать, заканчивать. Все! Заберите свою речь, пожалуйста! [ Аплодисменты. ] Прошу садиться. Включите третий микрофон.

Горбачев, хотя бы отчасти, не мог не испытывать уважения к Сахарову, и даже завидовать ему. Но его злило, что человек, которому он своим повелением вернул свободу, оказался неподдающимся, неуправляемым. Казалось, что Сахаров воспаряет над политикой — даже в те моменты, когда участвует в важнейших дебатах. Когда на него набросился с обвинениями ветеран афганской войны, когда консервативное большинство топало и освистывало его, многие, наблюдавшие это по телевизору, звонили, беспокоясь, что у Андрея Дмитриевича случится инфаркт. Но он был безмятежен, абсолютно безмятежен. Может быть, именно это его качество доводило Горбачева до белого каления. Когда еженедельник “Аргументы и факты” опубликовал результаты опроса, по которым выходило, что Сахаров — самый популярный политик в стране, Горбачев пришел в ярость. И даже грозился уволить главного редактора.

Но дело обстояло просто: Сахаров олицетворял неколебимую и неотвратимую правду. Однажды вечером во время первой сессии съезда Сахаров попросил Горбачева о встрече один на один. В воспоминаниях он описывает свое ожидание этой встречи:

“Мне был виден… весь огромный зал Дворца съездов, в это время погруженный в полумрак и пустой (лишь охранники стояли у далеких дверей). Наконец, примерно через полчаса появился Горбачев вместе с Лукьяновым — последнее не входило в мои планы, но делать было нечего. Горбачев выглядел уставшим (так же, как я). Мы сдвинули три стула в угол сцены за столом Президиума. На всем протяжении разговора Горбачев был очень серьезен. На его лице ни разу не появилась обычная у него по отношению ко мне улыбка — наполовину доброжелательная, наполовину снисходительная. Я сказал: «Михаил Сергеевич! Не мне говорить вам, какое трудное положение в стране, как недовольны люди и все ждут еще худших времен. В стране кризис доверия к руководству, к партии. Ваш личный авторитет упал почти до нуля. Люди не могут больше ждать, имея только обещания. В таких условиях средняя линия оказывается практически невозможной. Страна и вы лично стоят на перепутье перед выбором — или максимально ускорить процесс изменений, или пытаться сохранить административно-командную систему со всеми ее качествами. В первом случае вы должны опираться на ‘левые силы’ — можете быть уверены, что в стране найдется много смелых и энергичных людей, которые вас поддержат. Во втором случае вы сами знаете, о чьей поддержке идет речь, но вам никогда не простят попыток перестройки»”.