Александр Борщаговский - Обвиняется кровь

Таким образом, произведенным Министерством внутренних дел СССР расследованием установлено, что в феврале 1948 года ОГОЛЬЦОВЫМ и ЦАНАВА, совместно с группой оперативных работников МГБ — технических исполнителей, под руководством АБАКУМОВА, была проведена преступная операция по зверскому убийству.

Учитывая, что убийство МИХОЭЛСА и ГОЛУБОВА является вопиющим нарушением прав советского гражданина, охраняемых Конституцией СССР, а также в целях повышения ответственности оперативного состава органов МВД за неуклонное соблюдение советских законов Министерство внутренних дел СССР считает необходимым:

а) арестовать и привлечь к уголовной ответственности б. заместителя Министра государственной безопасности СССР ОГОЛЬЦОВА С.И. и б. Министра государственной безопасности Белорусской ССР ЦАНАВА Л.Ф.;

б) Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении орденами и медалями участников убийства МИХОЭЛСА и ГОЛУБОВА отменить.

2 апреля 1953 года

Л. БЕРИЯ

Эмоциональный эффект «коллективного» письма Абакумова, Огольцова и Цанавы, с помощью которого Берия торопится подстраховаться, так сказать, отпрянуть от «преступников из органов безопасности», — этот эффект таков (мол, вот она, истина и разгадка!), что второпях можно пройти мимо лжи, которой пропитаны едва ли не все строки этого письма в Президиум ЦК КПСС. Обнажение лжи необходимо для понимания величайшего, многоступенчатого преступления Сталина и его клики, преступления, в котором убийство Михоэлса служило только началом, сигналом к развертыванию геноцида.

Письмо Берии направлено в ЦК КПСС 2 апреля, вслед за объявленной реабилитацией «врачей-убийц». Не прошло и месяца со дня смерти Сталина, страна еще скорбит, свято чтит память вождя, в эйфории скорби слагают стихи поэты; всякий, кто в те дни открыто, громогласно назвал бы Сталина преступником, рисковал быть растерзанным толпой, расстрелянным и сожженным в крематории у Донского монастыря. А между тем Абакумов, арестованный еще в июле 1951 года, в письме, затребованном Берией, рисует Сталина как мстительного, но заурядного уголовного «пахана», дергающего и за те нити готовящегося преступления, которыми царственная длань «великого Сталина» пренебрегала. Его стихия — приговор, вынесенный изустно, бесстрастно, не повышая голоса, иногда, как мы убедимся, приговор, продиктованный гневливо сведенными бровями, сердитым ударом ребром ладони по столу, — все, что угодно, вплоть до сатанинского разрушения домашнего очага своих преданных соратников, — только не то, что предлагают нам в своих хитрых, продиктованных Берией показаниях Абакумов, Огольцов и Цанава.

Приняв их показания, Берия как бы хочет помочь им, хочет дать шанс обреченным палачам, чьи услуги больше никому не понадобятся. Продолжается жестокая игра, до поры благоприятствующая Берии. Он быстро, не откладывая, устранит прямых виновников убийства Михоэлса, и, главное, покончит с людьми, которым известно, что это убийство, и начавшийся тотальный поход против евреев в стране одобрены Сталиным и его приспешниками, начиная с Маленкова и самого Берии. Берия услужливо помянет в этом письме жену Вячеслава Молотова — Жемчужину, над которой еще вчера позволено было издеваться, на потеху Сталину и Политбюро, членом которого был Берия. Он охотно повторит, если позволят обстоятельства, маскарад 1938 года, свою ловко явленную стране маску «освободителя», почти либерала. А обреченная троица — Абакумов, Огольцов и Цанава — пальцем не шевельнет против него, того, кто позволил им решительно все свалить на Сталина, сделав их самих покорными (попробуй не подчинись Сталину!), по принуждению, исполнителями высочайшего приказа.

Известно, как стряпались и «редактировались» показания подследственных в Лефортове, в Бутырках, на Лубянке, как следователи искажали протоколы допросов, насилием понуждая арестованных подписывать только нужные им (следователям) признательные показания. В том, что Берия позволил (если не продиктовал!) всем троим спрятаться за спину Сталина, они видели какой-то шанс на спасение жизни, просвет, надежду обойтись сроком, а не пулей в затылок. Даже Абакумов, как известно лучше других стоявший под пытками после ареста, пытался изо всех сил доказать, что убийство Михоэлса было организовано не им самим, а навязано ему высочайшим приказом, монаршей волей — приказ был столь внезапным, что он и точных сроков не удержал в памяти. Даже министр Абакумов, ссылаясь на лихорадочную торопливость Сталина, пытается свести свое участие к выполнению приказа из тех, которые не обсуждаются. Так, словно Сталин, никому не доверяя вполне, сам продумывает детали убийства, подбирает исполнителей, печется о мелочах и в нетерпении нервничает.