Андрей Амальрик - Распутин

Министров вопрос о главнокомандующем волновал не с военной точки зрения, а со стороны возможного соглашения с общественными организациями и Думой, сессия которой открылась 19 июля. Развивалась вторая часть кривошеинской стратегии: союз ставки, общественности и правительства, из которого будут удалены «реакционеры», — это и было бы «правительство, сильное доверием общества». Наиболее вероятным кандидатом в его премьеры был сам Кривошеин, и можно полагать, что это он уже заранее подсказал умеренным кругам Думы идею «прогрессивного блока» для поддержки такого правительства.

Как противовес Дурново пытался организовать «правый блок», но безуспешно. Между тем в результате интенсивных переговоров между «умеренно-правыми» и «умеренно-левыми» к 22 августа «прогрессивный блок» из депутатов Государственного Совета и Думы был сформирован. Решили все же из тактических соображений требовать не ответственного перед Думой министерства, но «министерства доверия» — из назначенных царем, но угодных Думе бюрократов и общественников. Удайся этот союз ставки, правительства и Думы, можно было бы меньше считаться с царем и идти путем конституционных реформ, но смещение Николая Николаевича при сохранении премьером Горемыкина разбивало бы всю комбинацию.

20 августа в Царском Селе состоялось заседание Совета министров под высочайшим председательством. «Государь император остается правым, а в Совете министров происходит быстрый сдвиг влево», — резюмировал на следующий день свои впечатления Горемыкин. Царь не внял министрам, и на заседании 21 августа морской министр Григорович предложил в качестве последней попытки представить письменный доклад. Горемыкин возразил, что царь уже объявил свою последнюю волю — «какие же тут возможны письменные доклады». Однако в тот же вечер, собравшись на частное совещание без Горемыкина, министры подписали составленное «наследником славянофилов» Самариным коллективное обращение, закончив его словами:

«Государь, еще раз осмеливаемся Вам высказать, что принятие Вами такого решения грозит, по нашему крайнему разумению, России, Вам и династии Вашей тяжелыми последствиями… Воочию сказалось коренное разномыслие между председателем Совета министров и нами в оценке происходящих внутри страны событий и в установлении образа действий правительства. Такое положение, во всякое время недопустимое, в настоящие дни гибельно. Находясь в таких условиях, мы теряем веру в возможность с сознанием пользы служить Вам и родине».

Подписались «Вашего Императорского Величества верноподданные» Харитонов, Кривошеин, Сазонов, Барк, Щербатов, Самарин, Игнатьев и Шаховской. Григорович и Поливанов, полностью соглашаясь с письмом, не подписали его, как связанные военной присягой.

На следующий день царь в Зимнем дворце торжественно открыл заседание Особых совещаний по вопросам обороны и снабжения, созданных из представителей бюрократии и общественности. Царь сказал о своем «полном доверии», ему ответили председатели обеих палат, в зале неожиданно появилась царица с наследником и тоже стали обходить участников совещания. Это был день полного согласия монарха с общественными организациями, принявший даже какую-то трогательную, семейную форму. Министры могли торжествовать — им казалось, что царь внял их письму. В действительности оно еще лежало в его кабинете непрочитанным.

Сразу же после приема царь выехал принимать командование. «Бог с тобой и наш Друг за тебя!» — писала ему вслед царица. «Свидание сошло удивительно хорошо и просто, -телеграфировал ей Николай II на следующий день. — Он уезжает послезавтра, но смена состоялась уже сегодня. Теперь все сделано». Николай Николаевич был назначен командующим Кавказского фронта, куда он взял с собой и Янушкевича.

Царь настоял на своем, покончив с путаницей двоевластия и взяв на себя ответственность в трудный час отступления. Он считал, что Николай Николаевич должен ответить за неудачи, но нельзя великого князя заменять простым генералом. Но, быть может, главной причиной его решения — царица и Распутин постоянно внушали ему это — была боязнь династического переворота, если не сейчас, так в будущем.

Ездивший к великому князю с письмом от царя о смене командования Поливанов признавался, что «отправлялся в ставку с весьма смутными чувствами, отнюдь не будучи уверен в благополучном исходе моей миссии». В августе 1915 года Николай Николаевич подчинился царю — но поступил бы он так год спустя? «Если наш не взял бы место Ник[олая] Ник[олаевича], то летел бы с престола теперь», — говорил Распутин царице в декабре 1916 года.