Азиза Джафарзаде - Напасть

-Откуда такое взбрело тебе на ум? Я-то на радостях, а ты...

Сын расхохотался и, запрокинув голову, лукаво взглянул на мать, теребя обозначившиеся усики.

-На радостях, говоришь? Кого-то присмотрела для меня?

-Ох... лишь бы тебе приглянулась и по сердцу пришлась... А невестушек - хоть отбавляй. Мало ли красавиц среди нашей родни, в нашей столице. Кого ни покажи пальцем, кому ни кинь с крыши яблочко, - с готовностью выдадут за тебя. А будут артачиться - шкуру сдеру, уломаю.

-И все-таки... уточни...

-Что именно?

-Кому же, какому роду-племени ты бы отдала предпочтение?

-Мало ли знатных, достойных, именитых семей. Взять хотя бы Мазандаран.

Шахзаде расхохотался.

-Или ты взяла на прицел какую-нибудь из внучатых племянниц?

Рассмеялась и мать.

-Да нет же! Все они повыходили замуж. Разве ж дали бы засидеться?! Одна другой краше. На руках бы таких носить. Все на подбор - зернышки гранатовые сладкие.

Сын посерьезнел.

-Мать, а ты видела дочь румийца Деде Будага?

-Этого... суннита, что ли?

Гамза Мирза пропустил слово "суннит" мимо ушей, ластясь к матери:

-Да... зовут ее Эсьма. Вот сноха, о которой ты могла бы только мечтать. Из тех, кто, пока муж проснется, уже на ногах, пока муж коня оседлает - уже в седле, пока врага настигнет - она уже ему голову снесет... Подстать тебе...

-Упаси Аллах... Эсьма... Это же отравительница имама Гасана...

-Да что ты, мать! Опомнись! То было сотни лет тому назад. Эта же вчерашнее дитя...

-Имя дается неспроста. Каково имя - таков и нрав.

-Но, мать... Ее имя в самом святом Коране.

-Что? Не может быть! Имя отравительницы внука пророка? В Коране?

-Эх, мать. Когда писался Коран, даже деда нашей Эсьмы не было на свете. Но это имя действительно запечатлено в священном писании...

Матери было невдомек, что сын все это присочиняет, чтобы лишить ее неубедительного и смехотворного довода, исходящего из кастовых и религиозных пристрастий.

-Кто тебя этому научил? Уж не твой ли чалмоносный грамотей?

-Да, и этому...

-Хочешь стать святошей-всезнайкой? Оставь это моллам. Ты готовься стать правителем, радетелем и защитникам отечества.

Шахзаде знал, что его мать при случае не прочь прикинуться истово верующей, а когда приспичит - может и пройтись по адресу молл. Так или иначе, сейчас нашла коса на камень, и ему надо было отстоять свою любовь, заступиться за Эсьму. Но как матери объяснить, что для него - она единственная на свете, что свет клином сошелся на ней, дочери Деде Будага из рода румлу?

-Она... очаровала... околдовала мое сердце.

-Вот-вот. Околдовала. Наша вера не признает никаких колдуний, ворожей. По Корану, это богопротивное занятие.

-Опять ты с больной головы на здоровую валишь. Знаю, что Коран осуждает колдовство. Но здесь не то. Господь сподобил ее красоты бесподобной... А красота упоминается не однажды и в Коране. Не веришь мне, загляни в суру "Смоковница". "Мы сотворили человека лучшим сложением"1.

-А как же наше расхождение в толках веры? Ведь они сунниты! Согласится ли с этим твой отец, правитель державы? А дух твоего прадеда, посвятившего всю жизнь утверждению шиитских устоев? Не оскорбится ли?

-О, мать моя... Аллах сказал: "Лехмике-лехми". То есть, плоть от плоти нашей. Ну, пусть они сунниты, но ведь поклоняются же одному Аллаху и пророку его! И чтят тот же Коран. И следуют путем, указанным пророком, когда шиитов и в помине не было. Пусть сунниты. Язык у нас един, вера едина, кровь едина, и враг один и тот же. Они вместе с нами защищают от врагов земли нашего великого отечества, объединенные дедом моим, вместе с нами кровь проливают, праведную кровь... Так пойми и ради любви твоей ко мне благослови Эсьму...

-Я не думаю, что твой отец даст согласие на этот брак.

-Если захочешь - ты склонишь его к согласию.

-Но ты не осознаешь одного...

-Чего же?

-Того, что этот... окаянный Деде Будаг - румиец! Он всучивает тебе свою дочь, чтоб пролезть в шахский дом. Какого черта суннитам подвизаться в шиитском дворце, в шиитском очаге!

-Нет, мать! Я не верю, чтобы столь достойный эмир отдавал свою дочь как мзду!..

В его голосе было столько обиды, что у шахбану, при всей неприязни к "будущей снохе", на миг дрогнуло сердце. "Кабы она не была сунниткой... Ну, хоть бы дочерью какого-нибудь захудалого эмира-гызылбаша! Но..."

-Послушай, - снова ощетинилась шахбану. - Что ты так заступаешься за своего Деде-Будага? О суннитах печёшься? Или вздумал посадить их нам на шею? Как твой дядя Исмаил, павший жертвой распрей между шиитами и суннитами. Хочешь обратить в ничто кровь, пролитую во имя утверждения шиитов? Этого никто тебе не простит. Да и не позволит! - Почувствовать, что хватила через край, шахбану убавила тон: - Сын мой, задумайся над моими словами, услышь их сердцем.. Пусть в нем не останется места для... чужачки... Какую хочешь красавицу сосватаю тебе, только не суннитку. Это несбыточная блажь! Не навлекай на себя беду. И верь мне, я пожила на свете, знаю, что к чему. Знаю, что не только шиитские служители, гызылбашские эмиры, но и сами суннитские духовники воспротивятся этому. Друзья отвернутся, а недруги позлорадствуют... Кровинка моя! Ведь не чужая я тебе, лелеяла под сердцем своим, вскормила молоком своим, растила, нежила, все надежды связала с тобой, наследником престола! Я же тебе худого не пожелаю! И не допущу. Перейму печали твои! Не руби ветвь, на которой сидишь!