Александр Таланов: Братья Дуровы

Но пока даже этот жалкий балаган с его немудрящими номерами, плохоньким оркестром и громко бьющим барабаном вызывает восхищение. Что же говорить о настоящем цирке с его ареной, блеском огней, пистолетным щелканьем бича, бравурными звуками галопа! Он кажется чудесной, недостижимой мечтой.

Ручей находит путь к морю.

В военной гимназии кадеты Дуровы отличались успехами. Но… только в гимнастике.

Мальчики продолжили дома занятия, так решительно прерванные опекуном. На этот раз их учителем стал чех Забек, шпрехшталмейстер цирка Альберта Саламонского. В прошлом отличный акробат, он оказался умелым преподавателем. Ученики со своей стороны прилагали все старания, чтобы постичь цирковое искусство.

Братья уже запросто делали «копфштейн» — стойку голова в голову и «флик-фляк» — прыжок назад на руки, а затем на ноги и без страха разбиться раскачивались на кольцах и в самой высокой точке прыгали, распластавшись птицей, — это напоминало полет, тело будто парило в воздухе.

На руках от частых упражнений на гимнастических снарядах горели мозоли. Случалось и падать. Но и падения стали наукой. Забек твердил: «Циркист и падать должен уметь артистично, красиво. Это тоже искусство».

Молодым акробатам не терпелось «выйти на публику», ощутить сладость аплодисментов. И, горя честолюбием, они опрометчиво дебютировали — ни ко времени и ни к месту. Кого не губило стремление к славе…

В военной гимназии шли экзамены. В актовом зале за столом, покрытым зеленым сукном, заседал педагогический синклит. Во главе его был священник отец Николай Мещерский. Кадеты третьего класса экзаменовались по закону божьему.

— Дуров Владимир! — возгласил отец Николай.

В той стороне, где сидели ученики, послышался сдержанный смех.

— Воспитанник Дуров… — повторил было священник и осекся.

Вызванный ученик вышел из-за парты. Но как? На руках! Вверх ногами…

При гробовом молчании остолбеневших педагогов и неудержимом хохоте товарищей Владимир Дуров приблизился к экзаменационному столу и здесь стал на ноги. На лице его сияла довольная улыбка. Он был счастлив от собственной выдумки.

Священник кипел от негодования. Воздев руку к стене, где висели портреты царя Александра III и царицы, он воскликнул:

— При высочайших особах… при священнослужителе, при господе боге, который все видит… такое надругательство!

Кадет Владимир Дуров немедленно был отстранен от экзаменов и отправлен домой. В тот же день педагогический совет постановил исключить его из гимназии «за дерзкое поведение во время экзамена закона божьего в присутствии царских портретов».

А на домашнем совете было решено отдать Владимира на воспитание в частный пансион Крестовоздвиженского.

Кадет Анатолий Дуров проучился в военной гимназии тоже недолго. Уже через два года опекун Захаров был вызван к директору.

— Пребывание вашего питомца нетерпимо в стенах нашего учебного заведения! — решительно заявил директор.

— Почему?

— Потому, что он весь свой класс превратил в гимнастов. Да и в других классах стали ему подражать.

— Наказывайте его!

— Не помогает… Он и в карцере норовит на голове постоять. Странный ребенок! Ни малейшей любознательности к наукам, и вечные гимнастические упражнения.

— Он еще так молод… — пытался возразить Захаров. — Со временем станет старательным учеником.

— О нет! Все с ним испробовали — ничего поделать нельзя. К тому же служащие на него жалуются…

— Чем же он им помешал?

— Всех дворовых собак и кошек замучил своей дрессировкой.

Никакие уговоры не действовали. Директор оставался непреклонен, терпение его исчерпалось, Анатолий Дуров досадил ему не менее брата. «Чем ходить на руках, гораздо было бы лучше, если бы он приспособил их к писанию», — заключил директор.

Опекун устроил Анатолия приходящим учеником в частный пансион. Кроме того, поручил домашнему репетитору всячески удерживать мальчика от «губительной страсти». Однако ни этот репетитор, а после него и другие оказались не в состоянии справиться с подобной задачей.

Частный пансион находился на Трубной улице. А рядом, на Цветном бульваре, был цирк Саламонского. И, конечно, Анатолий подолгу глазел на афиши, прославлявшие на все лады выступавших артистов. Какие только эпитеты не прилагались к их именам! Тут были «всемирно и всесветно знаменитые» наездники и наездницы, «короли воздуха», рядом с которыми остальные люди выглядели жалкими смертными.