Еремей Парнов - Трон Люцифера. Краткие очерки магии и оккультизма

Владычица любовь, трубадурская finamor, смеясь, разбивала сословные преграды, как цветочные цепи, разрывала феодальные узы, подтачивала символы веры. Перед ее божественной властью все были равны: и сын пекаря Бертран де Вентадорн, и знатнейший из знатных сеньор Гильом, девятый герцог Аквитании и седьмой граф Пуату. И оба одинаково гордились званием трубадура, странствующего рыцаря Донны Любви.

Гильом не страшится расплаты и не уповает на небесное блаженство. Если он и сожалеет о чем-то, то лишь о бренности человеческой жизни.

Близится к концу сверкающий карнавал. Покинув освещенные залы, вереницы гостей исчезают в темных аллеях сада. За позолоченной маской ритуальной символики возникает задумчивый лик странника-трубадура, проскользнувшего через ворота в очарованный замок. Юный паж, кого ласково и игриво поманила когда-то Любовь, он внезапно увидел свое отражение в зеркале пруда и понял, что стал совершенно седым. Отнимая занемевшую руку от раны, он ждет последнего посвящения, а где-то рядом, обагрив Белую Розу последней капелькой крови, умолк пронзенный шипом соловей. «Я не думаю, что Любовь может быть разделенной, ибо, если она будет разделена, должно быть изменено ее имя»,- оборвав струны, бросит в бессмертье трубадур Арнаут де Марейль. Преувеличенное восхваление Донны - еще не ересь, а только опасная блажь, но постижение общечеловеческих истин открывает дорогу к безбожию. Пейре де Барджак склонился над водным зеркалом и убрал с груди окровавленную руку:

Продолжая служить возвышенной идее, он развенчивает кумир и порывает обеты. И как порывает! С каким кристальным, с каким возвышенным благородством! Для рыцаря - храмовника, госпитальера - такое было бы немыслимо. Утрата божественного символа означала и отказ от самого божества. Получая плащ с крестом, рыцарь навеки связывал себя с орденом и небесной его патронессой. Свободомыслие - беспокойный, в полном смысле этого слова сжигающий дар. Оно неотделимо от обостренного ощущения своего человеческого достоинства. Пейре Карденаль, усомнившись однажды в моральной правомерности официально прокламируемого миропорядка пойдет в своем свободомыслии до конца.

Собор в Альби, бывший центром альбигойской ереси.

Пускай мои стихи меня спасут И от кромешного избавят ада! Я господу скажу: «Ужели надо, Перетерпев при жизни столько бед, В мучениях держать за все ответ?»

Поднимаясь по золотым ступеням постижения истины, философ-трубадур осознает свою теургическую власть и божественное право поэта ниспровергать ложных идолов. С присущей средневековью универсальностью он нанесет удар сразу по всей структуре феодального общества.

Детство и юность Карденаля, который родился около 1225 года, опалили жестокие альбигойские войны, приведшие к опустошению Прованса и Аквитании. Певцы Любви, паладины «веселой науки» стали яростными обличителями католицизма и застрельщиками народного возмущения. Трубадуров и альбигойцев соединило общее горе, спаяла ненависть. Они пели одни песни, бились спина к спине и горели на одних кострах.

Летит над остывшим пепелищем сирвентёс Гильома Фигейра, пробуждая скорбное эхо. Пора и нам в Лангедок на Поле мучеников, где стоит теперь строгий белый обелиск. Лангедокское графство простиралось от Аквитании до Прованса и от Пиренеев до Керси. Его сюзерены, династия графов Тулузских, были настолько могущественны и богаты, что их часто называли «королями юга». Но если на севере все еще исповедовали католичество, то во владениях графов Тулузских все шире распространялась опасная ересь, таинственными путями проникшая во Францию из далекой Азии. Альби, Тулуза, Фуа, Каркассон - повсюду множилось число тех, кого назвали потом катарами («чистыми» по-гречески) или альбигойцами, поскольку впервые они заявили о себе именно в Альби. «Нет одного бога, есть два, которые оспаривают господство над миром. Это бог добра и бог зла. Бессмертный дух человеческий устремлен к богу добра, но бренная его оболочка тянется к темному богу» - так учили катары. В остроконечных колпаках халдейских звездочетов, в черных, подпоясанных веревкой одеждах, пошли они по пыльным дорогам Лангедока, проповедуя повсюду свое вероучение. Это были так называемые «совершенные» - подвижники веры, принявшие на себя тяжкие обеты аскетизма. Остальные же лангедокцы жили обычной жизнью, веселой и шумной, грешили, как все люди, и радовались жизни, что не мешало им благоговейно соблюдать те немногие заповеди, которым научили их «совершенные». Одна из этих заповедей - основная: «Не проливай крови». Это была ересь! Опасная во все времена, она, быть может, еще более страшила сильных мира сего, чем сама доктрина катаров. Впрочем, они неотделимы друг от друга. Символ веры и образ жизни. Мир существует вечно, учили катары, он не имеет ни начала, ни конца… Земля не могла быть сотворена богом, ибо это значило бы, что бог сотворил порочное… Христос-человек никогда не рождался, не жил и не умирал на земле, так как евангельский рассказ о Христе является выдумкой католических попов… Крещение бесполезно, ибо оно проводится над младенцами, не имеющими разума, и никак не предохраняет человека от грядущих грехов… Крест не символ веры, а орудие пытки, в Риме на нем распинали людей.