Константин Федин - Необыкновенное лето (Трилогия - 2)

Мешков приподнимает руки так, что правая оказывается над столом, примерно с курсом на середину, где могла бы встретиться с неподвижной рукой Рагозина, если бы тот пожелал ею шевельнуть. Меркурий Авдеевич на секунду замирает в положении парящей птицы, прикидывая в уме - захочет или не захочет старый знакомец поздороваться, и уже намеревается сложить неуверенные свои крылья, но Рагозин, наклонившись, захватывает его пальцы и коротко пожимает. Видно, все-таки дружелюбного склада человек. Да и речь такая располагающая:

- Да, понимаете ли, какая история. Меняются времена.

- Истинные слова, Петр Петрович. Меняются. А вы, значит, слава богу, здравствуете? Мы-то думали про вас, думали...

- Да неужели думали? - тоненько усмехнулся Рагозин, подвигая вверх один ус. - Это в каком таком рассуждении думали?

- С супругой с моей, покойницей, о вас нет-нет да и потужим: хороший, скажем, бывало, человек, Петр Петрович, справедливый.

- Умерла, значит, супруга? - мимолетно говорит Рагозин и прибавляет: Моя вот тоже.

- Да что вы! - поражается Мешков. - Такая была славная женщина. Мы ведь страсть как тогда по ней убивались.

- Убивались? - сурово спрашивает Рагозин.

- А как же? Увели-то ведь ее тяжелой. Должна ведь была наследника вам принести. Может, и родила? Не слышали?

- Не слышал, - еще суровее и как-то слишком врастяжку отвечает Рагозин, но сразу затвердевшим голосом словно подмененного человека произносит: - Вызвал я вас, чтобы опросить насчет капиталов. Финансовый отдел интересуется общей суммой вашей собственности.

- Интересуется? - переговаривает Мешков вдруг почти с заигрыванием. Чего же теперь интересоваться? Капиталы-то не у меня.

- Вы держали бумаги в сейфе?

- Точно так. В сейфе Волжско-Камского банка.

- При изъятии у вас было обнаружено бумаг в общей сложности на двести двадцать тысяч?

- Двести двадцать одну пятьсот.

- И вы показали, что этим исчерпывается весь ваш капитал?

- Именно, что исчерпывается.

- Но у вас была еще лавка? Магазин на Верхнем базаре, москательный будто? Из чего собственно образовался ваш капитал в бумагах?

- Вот из этой самой лавки и образовался.

- То есть как?

- То есть так, что лавка была продана, а бумаги куплены.

Мешков говорил в разочарованном и даже оскорбленном тоне. Утрата первоначальной темы, обещавшей установить в разговоре доверительность, огорчила его, а размышления о потере состояния вызвали колючую досаду.

- Вы не обижайтесь, что я ворошу ваше счетоводство, - с улыбкой сказал Рагозин, словно читая в душе Меркурия Авдеевича. - Только вам придется поделиться со мной попространнее.

- Да уж с меня все сняли, до исподних - чем же еще делиться?

- Не так жестко, не так жестко, - мягко придержал Рагозин.

- Вы задайте вопросы, Петр Петрович, я отвечать не отказываюсь. Только не меня корить жесткостью.

- Чувствую. Но и вы чувствуйте, что я пригласил вас не пререкаться. Расскажите, в чем состояла ваша собственность - денежная, недвижимая, товарная. Да поточнее. Все будет проверено.

- Извольте, - уступчиво согласился Мешков. - Мне таить нечего. В шестнадцатом году торговые дела, вам известно, как покосились, и мало стало надежды, что поправятся. Под влиянием этого беспокойства решил я лавку ликвидировать и скоро продал ее. Выручил я больше, чем ожидал, - сто восемьдесят тысяч. Но это оттого, что деньги стали совсем не те, против довоенных. Еще перед этим уступил я одному купцу ночлежный дом, да лабаз у меня был, канатный амбар, если помните. Гнилье одно, на слом пошло. Деньгами до этого у меня ничего не было, все в обороте. Так и получилось, что перед самой революцией привел я все хозяйство к общему знаменателю.

- А знаменателем что было? Банк? - спросил Рагозин.

- Точно так. Банк.

- У вас ведь еще городское место было, земля?

- Место было, верно. Да на месте ничего не было. А теперь и места нет. Земля-то стала государственной?

- Ну, а дом?

- Что же дом, Петр Петрович? Дом отошел по муниципализации.

- Ну, а вот в сейфе вашем ничего не оказалось, кроме "Займа свободы". Что же, вы до революции обращали все в деньги, а потом все деньги так в один заем и вбухали?

- Все до копейки, - вздохнул Мешков и основательно, как после бани, утерся платком.

- Почему же этакое безрассудство? Все деньги - в одну эту "свободу", а?

- Я вам сознаюсь, Петр Петрович. Меня взяли уважением. Уважение мне было оказано такое, что я из рук кормовую лопатку выронил. Директор банка напустил на меня мороку, будто только он сам да я с ним - люди деловые, дальновидные. После революции должна была будто прийти победа над германцем, а за победой - подъем коммерческих дел. "Свобода" непременно укоренится, и с новым займом никакие бумаги, наипаче деньги, не пойдут в сравнение. Мы с вами, Меркурий Авдеевич, сказал директор, на процентах с "Займа свободы" как на граните будем стоять... Вот и стоим!