Константин Федин - Первые радости (Трилогия - 1)

- В каком отношении, то есть, ядовитое? - недоверчиво спросил Мешков.

- Да взять хоша бы вашу неприятность. Я уж вас так пожалела, Меркурий Авдеевич, прямо ночь напролет уснуть не могла. Надо же, думаю, случиться: богобоязненный, уважаемый человек, дочка в доме на выданье, - какой, думаю, страх!

- Вы, собственно, имеете в виду... - начал Мешков, намереваясь строго отклонить всякую неясность, но с нарастающим беспокойством.

- Да я про вашего подпольщика-то, - совсем простодушно заявила Шубникова.

Она с горечью развела руки открытыми ладонями к Мешкову и, наклонив набок голову, замерла наподобие модели, позирующей растроганное сочувствие. Настенька вся так и собралась в комочек от нетерпения, и лицо ее решительно готово было принять любую мину, в зависимости от того, что доведется услышать. Лиза с матерью и Виктор Семенович глядели на Мешкова боязливо и пристально.

Он помрачнел от прилившей к голове крови и несколько секунд не двигался и не мигал. Потом большим пальцем подобрал с губ усы и раздвинул бороду, отчего вид его стал вразумительнее и несколько праздничнее.

- Моего подпольщика? - проговорил он, снизив голос. - У меня никаких подпольщиков не бывало, да и не могло быть.

- Ну, которого изловили в вашем доме, - еще шире развела руки Дарья Антоновна.

- Мой дом господь миловал от людей, которых надо бы изловлять. Бог с вами!

- Да ну, на участке, что ли, у вас, - ведь весь город говорит про это.

- Мало ли носят по городу сплетен? В соседнем флигеле взяли как-то жену одного смутьяна. Так, что же, я за нее ответчик?

- Да кто же вас хочет, Меркурий Авдеевич, ответчиком сделать? Я говорю только, какая вам неприятность.

- А почему же неприятность, если меня это не касается? - уже отыскав опору, начинал забирать повыше осанившийся Мешков.

- Уже по одному тому неприятность, что говорят.

- Да вам-то, как доброй знакомой моей, а ныне - и всей моей незапятнанной семьи, вам-то, Дарья Антоновна, не вторить следовало бы тому, что говорят, а пресечь разносящих сплетню.

- Что вы, в самом деле, Меркурий Авдеевич, - сказала неожиданно приказательно Шубникова, резко поправляя складки шумящего платья, - разве кому я позволю намекнуть на вас каким-нибудь словом сомнительным или подозрением, что вы? Я только думаю, какие у вас заботы были, когда взяли эту самую смутьяншу.

- Какие же заботы, если моя совесть чиста и перед богом и перед людьми?

- Кабы вы - один, а то ведь у вас дочь. Материнское-то сердце Валерии Ивановны так и взныло поди от боли, что, может, Лизонька соприкасалась с опасными людьми?

- Ах, лучше и не вспоминать! - от чистого сердца воскликнула Валерия Ивановна.

- Зачем моей дочери касаться опасных людей? - устрашающе взвел брови Мешков.

- Сами ведь изволили сказать, Меркурий Авдеевич, что бунтовщицу взяли у вас со двора? - опять невинно и простовато вопросила Шубникова.

- Хоть бы и со двора, - рассерженно ответил Мешков, - да дочь-то моя не на дворе живет, слава богу, а в доме, и притом - с отцом и матерью, Дарья Антоновна.

- Разрешите, я скажу, как было, - в испуге заговорил Виктор Семенович, желая сразу привести всех к соглашению и накопив к тому достаточно решимости своим молчанием, которым терзался. - Тетушка очень возмутилась, когда узнала, что у вас во дворе обнаружили подполье. То есть как раз в том смысле, как вы, Меркурий Авдеевич, выразились, - она сразу пожелала пресечь. И говорит: замолчи... если, говорит, не знаешь, то и нечего болтать языком... То есть, потому что я ей об этом рассказывал. А я и правда слышал только пересуды. У нас просто так приказчики болтали и болтали, что вот, мол, у Мешковых скрывался один революционер, который будто имел громкое дело... ну, как это теперь называют, заслуги в девятьсот пятом году. То есть это не мои слова: какие могут быть заслуги, если это бунтовщик? Ну, и его схватили. И все. При чем здесь может быть Лиза? (Он повернулся к ней всем корпусом.) Если бы могли вас в чем, извините, подозревать, так это разве какое-нибудь общение... ну, будто вы замешаны с молодежью. Но тогда и всякого... и меня самого можно заподозрить (он сделал движение, которым, вероятно, хотел показать, что - если понадобится благородно возьмет на себя какую угодно вину, чтобы только снять ее с Лизы).

- Ну что вы говорите, Витенька! - вмешалась, как-то вся мгновенно развернувшись, Настенька. - Ведь можно подумать, что в пересудах, о каких вы рассказываете, поминалась Лизонька.

- Совершенно ничего подобного! - подскочил Виктор Семенович.