Константин Федин - Первые радости (Трилогия - 1)

Если не считать Виктора Семеновича, то Валерия Ивановна мучилась больше всех своей ненаходчивостью в разговоре. Дарья Антоновна, величественная и благосклонная, в лиловом платье, сверкающие складки которого стоймя поднимались с пола на колени и к талии и поглощали собою все кресло, казалась подражанием памятнику. Хотя речь ее началась с обиходных вещей, но повела она ее на высокой ноте, с некоторым даже народохозяйственным или экономическим уклоном. Валерию Ивановну это могло только напугать. Ее понятия об экономике сводились к тому, какой нынче был привоз на базар - большой или маленький, а почему и откуда этот самый привоз взялся - кто его в точности разберет! Конечно, привоз опирается на известные столбы, на которых стоит весь прочий мир. Он зависит от морозов, или от воздвиженья, или от распутицы, от зимнего или от весеннего Николы. Но это уже чересчур отвлеченно. А Дарья Антоновна с привоза перешла не только на полевую страду, но на сельскую жизнь вообще и даже - как она выразилась - на крестьянский вопрос.

- Мы люди хоша и городские, - сказала она, - но от крестьянского вопроса в большой зависимости. Возьмите наше дело - красный товар. То мужик и сарпинку нипочем не берет, а то подай ему что ни есть лучшего ситца. Сейчас деревня - первый покупатель.

Такие рассуждения были по плечу только Меркурию Авдеевичу, но он не мог себя увлечь их теоретической прелестью и говорить свободно, без оглядки.

- Да, - ответил он, подумав, - деревня в настоящий момент охорашивается. Но не всякая специальность может заприходовать у себя деревенское оживление. Наша, например, москатель, как прежние годы была не в ходу, так и нынче.

- Как же такое, - вмешалась Настенька, - что вы говорите! А я все хожу, смотрю и только удивляюсь: на каждой улице дом растет! Да какой красоты необыкновенной! В парадных лестницах - подымательные машины, прямо на самый верх, и ног не надо. Вместо полов - бетонный паркет, будто это не дом, а собор. Одних банков сколько настроили, куда ни глянь - все банк да банк. Кто-нибудь да деньги туда кладет? И все постройки, постройки...

- Да, - сказала Дарья Антоновна, - постройка, что большая, что маленькая, без вас, Меркурий Авдеевич, не обойдется. Уж за чем-нибудь к вам да заглянут.

- Так ведь это - город, а разговор о деревне.

- Да деньги-то, Меркурий Авдеевич, что в городе, что в деревне - одни.

- Нет, Дарья Антоновна, не одни. Мужик-то лютее за копейку держится.

- Как ни держись, а мужику тоже надо окошечко покрасить, иному горницу шпалерами обклеить. А там - монопольку открывают, земскую школу строят, церковку обновляют, все к вам да к вам.

- Земству я не поставляю, так что какой мне интерес в школах, отвечал Мешков, - воздвигаемые церкви - те тоже не вольны, а покупают, где укажет епархиальное ведомство. А мужик скорее бабе лишний отрез купит, чем по окошку олифой мазнет. Получается, что деревенскую копилку-то вытряхивают вам, Дарья Антоновна, а не мне.

"Да, вижу, вижу, что ты прижимист", - говорили трезвые и усмешливые глаза Шубниковой. Она, как вошла, успела приметить, что обойчики на стенах бедненькие, полы давно не крашены: "своего товара на себя жалеет".

- Я не отказываюсь, - произнесла она, опуская взор в землю, - мы торгуем слава богу. Но и ваше дело окупчивое, и товар ваш бойкий, Меркурий Авдеевич.

- Товар боек, да покупатель торопок.

- С достатком и смелость приходит, Меркурий Авдеевич. Вы сами изволили сказать, что мужичок нынче куда стал порядочнее.

Беседа требовала поворота: Настенька чересчур уж проницательно улыбалась, - понимаю, мол, что Меркурий Авдеевич будет прибедняться, чтобы ничего не обещать в придачу к своей красавице, а Дарья Антоновна дорожиться, чтобы чувствовали, что ее сокол реет над золотыми горами.

- Да, - сказал Меркурий Авдеевич, поерзав на стуле, - мужичкам убавили прыти, они и раскусили, что трудолюбием достанешь больше, чем поджогами имений. Народ требует руки предержащей.

- Деревню приструнить легче, чем город, - заметила Дарья Антоновна, мужичок куда пугливее городских.

- Справедливо, - согласился Мешков, настораживаясь.

- В городе куда ни шагни - лихой завистник, - сказала Шубникова.

- Широкая нива для зависти, - признал Мешков без особой охоты.

- Столько всякой неприязни кругом. Живешь, живешь с человеком, сочувствие ему изъявляешь, из беды его выручишь, а потом... - Дарья Антоновна вдруг приклонилась к Мешкову: - Потом - на тебе: своею щедротной дланью пригрел, можно сказать, ядовитое гнездо.