Константин Федин - Первые радости (Трилогия - 1)

- Все равно кто. Во двор я тебя не пущу.

Парабукин отставил назад ногу, вздернул рукав и замахнулся.

- Попробуй, - сказал юноша так же спокойно, только пожестче.

Жесткость проступала во всем его крепком, уже по-мужски сложившемся теле. Он был невысок, даже приземист, из тех людей, которых зовут квадратными: угловато торчали его резкие плечи, круто выступали челюсти, прямые параллельные линии волос на лбу, бровей, рта, подбородка будто вычерчены были рейсфедером, и только взгляда, может быть, коснулась живописная кисть, тронув его горячей темной желтизной. Он не двигался, уткнув кулаки в пояс, закрывая калитку растопыренными локтями, и в поджаром, сухом его устое видно было, что его нелегко сдвинуть с места.

Парабукин опустил руку.

- Откуда ты такой, сатаненок!

Извозчик осаживал не успевшего распалиться подтанцовывающего рысака. Цветухин соскочил на тротуар.

- Сколько вас против одного? - с презрением метнул на него взгляд Парабукин. Он все еще не мог отдышаться. С нетерпением, злыми рывками он раскатал засученный рукав, словно объявляя капитуляцию.

- Скандал не состоялся, - проговорил Цветухин. - Стыдно все-таки отцу запугивать ребенка. Так я думаю.

- Позвольте мне, господин актер, наплевать, как вы думаете, - ответил Парабукин, вытирая рукавом лицо и в то же время делая нечто вроде книксена. - Другого полтинника вы мне не пожертвуете, нет? Или, может, пожертвуете? Похмелиться человеку надо? Требуется, спрашиваю, похмелиться, а?

- Видите вон голубой дом, - спросил неожиданно Цветухин, - вон, угловой, в конце квартала?

- Это Мешкова-то?

- Не знаю чей...

- Я-то знаю: Мешкова, нашего хозяина, которому ночлежка принадлежит.

- Ну, вот рядом флигелек в два окошечка. Зайдите сейчас туда, я дам опохмелиться.

- Это что же... на самом деле?.. Или шутите?

- Ступайте, мы сейчас туда подъедем.

Улыбается ведь иногда человеку фортуна, и, пожалуй, как раз когда он меньше всего может рассчитывать на улыбку! Эта надежда бесхитростно осветила лицо Парабукина, и, глянув на молодого человека, он махнул рукой снова вполне благодушно.

- Повезло тебе, техник, благодари бога.

- Вот что я благодарю, - сказал юноша и оторвал от пояса кулаки.

Цветухин, распахивая накидку, шагнул к нему.

- А я хочу отблагодарить вас за смелый поступок. Я Цветухин.

- Извеков, Кирилл.

В рукопожатии они ощутили сильную хватку пальцев друг друга и мгновенно померились выдержкой.

- Ого, - улыбнулся Цветухин, - вы что, гимнастикой занимаетесь?

- Немножко... Я вас узнал, - вдруг покраснел Кирилл.

- Да? - полуспросил Егор Павлович с тем мимолетным, по виду искренним недоумением, с каким актеры дивятся своей известности и которое должно означать - что же в них, в актерах, находят столь замечательного, что все их знают? - Вы поберегите девчоночку, покуда ей угрожает родитель, - с деликатностью переменил он разговор. - Славная девчоночка, правда?

- Я отведу ее к нам. У меня мать здесь учительницей.

Они распрощались таким же стойким мужским рукопожатием, и Кирилл с увлечением посмотрел вслед пролетке, пока она отъезжала к мешковскому дому. Потом он вошел во двор.

У забора, в жесткой заросли акаций, сидела на земле Аночка. Обхватив колени и положив на них голову, она неподвижно смотрела на Кирилла. Грусть и любопытство больших глаз делали ее взор еще тяжелее.

- Что, испугалась?

- Нет, - ответила Аночка. - Папа ведь меня не бьет больно. Он добрый. Он только постращает.

- Значит, ты от страха бежала?

- Да нет! Я бежала, чтобы он деньги не отнял.

И она, разжав кулачок, показала полтинник.

- Ну, тогда ступай к себе домой.

- Я еще маненько посижу.

- Почему же?

- А боязно.

Кирилл засмеялся.

- Тогда хочешь к нам, побыть немножко у моей мамы?

Она потерла о голую коленку полтинник, полюбовалась его наглым блеском на солнце, ответила, помедлив:

- Немножко? Ну-ну.

Он взял ее за руку и, с видом победоносца, повел через двор к старой одностворчатой двери. Аночке бросились в глаза узорчатые завитки больших чугунных петель, прибитых к двери шпигирями с сияющими, как полтинники, шляпками, и она ступила в темные сени с прохладным кирпичным полом.

5

Пастухов и Цветухин вошли к Мефодию - в его тесовый домик из единственной комнаты с кухней, который был тотчас назван хозяином так, как звала такие домики вся Волга:

- Наконец пожаловали ко мне, в мой флигерь. Милости прошу.

- Кланяйся, - сказал Цветухин.

- Кланяюсь, - ответил Мефодий и нагнулся в пояс, тронув пальцами крашеный пол.