Константин Федин - Первые радости (Трилогия - 1)

Осматривая угол и вдруг отдуваясь, как в бане, Пастухов проговорил с таким небрежно-безразличным видом, будто он давным-давно знаком и с этим углом, и с этими людьми и состоит с ними в совершенно приятельских отношениях:

- Эфиры у вас очень серьезные. Мертвых выноси.

- Окна мыли - все простудились, теперь сквозняков опасаются. Народ все простылый, уж каждый непременно чем-нибудь хворает. И зиму и лето живем в стоячем воздухе.

- Любопытствовать на бедность пришли? - вдруг хрипло спросил мужик.

- Да, познакомиться с бытом и положением, - ответил Цветухин, деликатно заминаясь.

- В таком случае позвольте представить семейство Тихона Парабукина, прохрипел мужик, не меняя позы, а только заболтав спущенной ногой в широкой, точно юбка, посконной синей штанине и в лапте. - Мадам Парабукина, Ольга Ивановна, труженица, дочь Анна, своевольница, сын Павлик, шести месяцев от рождения, и вот он сам Тихон Парабукин, красавец сорока лет. С кем имею честь?

Пастухов мелко помигал и стал разглядывать Парабукина в упор странным дымчатым взглядом небольших своих зеленоватых глаз, клейко-устойчивых, неотвязных. Цветухин не выдержал молчания.

- Мы хотим ближе изучить ваше положение. То есть в ваших интересах, в интересах бедного класса.

- Не туда адресуетесь. Мы - не бедный класс. Мы, так сказать, временно впавшие, - сказал Парабукин, - впавшие в нужду. Дочь моя, по наущению матери, повторяет, что ее отец - крючник.

- Крючник и есть, - вмешалась Ольга Ивановна, - что это? - И она толкнула ногой валявшееся на полу кожаное заплечье - принадлежность всякого грузчика.

- Извините. По сословию - никогда. По сословию я человек служилый. И живу, как все служилые люди, - семьей, в своем помещении, со своим входом. Вот возьму - воздушный звоночек проведу и медную карточку приделаю к занавеске, как на парадном, чтобы все понимали.

- Очень интересно вы говорите, - небрежно сказал Пастухов и присел на вытертый край нар. - Послушайте меня. Вы человек с образованием и поймете, что я скажу. Мы не какие-нибудь благотворители, которым делать нечего. Мы актеры. Играем в театре. Понимаете?

- Так, так, - отозвался Парабукин и аккуратно спустил с нар другую ногу.

- Мы просим вас показать нам выдающихся людей ночлежки. Ну, этаких львов, о которых бы по всей Волге слава шла. У вас, наверно, есть свои знаменитости?

- Львы-то? Львов нет. Собаки есть. Собак вам не требуется? - спросил Парабукин и, опустив голову, помолчал. - А скажите, кустюмы вы покупать не будете? Для театра.

- Что, продаете?

- Не желаете ли? - предложил Парабукин, защипнув кончиками пальцев обе свои широченные штанины и потряхивая ими на вытянутых ногах.

- Нет, кустюмы мы не берем, - серьезно сказал Пастухов.

- Ну, что же, может, пожертвуете толику на сооружение храма во имя преподобной великомученицы Полбутылии? - поклонился Парабукин.

- Это - пожалуйста. Чем будете закусывать?

- Поминовением вас за здравие. Спасет Христос, - опять поклонился Парабукин, и на этот раз много ниже, так что кудри свисли до колен.

Пастухов долго шарил по карманам своих легких и пышных одеяний, а хозяева угла ждали, что он там найдет, следя за ленивыми и великолепными его движениями.

- Послушай, Егор, - с крайним удивлением и тихо сказал Пастухов, оказывается, у меня нет ни копейки!

Парабукин торжествующе хмыкнул.

- Узнаю папашу. Точь-в-точь.

- То есть какого папашу? - недовольно выговорил Пастухов.

- Вашего папашу, покойного Владимира Александровича, господина Пастухова. Он всю жизнь забывал деньги дома. Подойдешь к нему: Владимир Александрович, выручите рубликом на лекарство. Он вот этак приложит пальчик к фуражке: извините, братец, скажет, портмонет дома оставил.

- Ага, - неопределенно произнес Пастухов. - Вас, что же, Владимир Александрович лично знал?

- А как же? Когда он по эксплуатации служил, я в его ведении находился - контролером скорых поездов. Вот мадам может подтвердить: иначе как во втором классе Парабукины не ездили... А вас я сразу признал - вылитый папаша, гладкий такой портрет. Да видно, вы, вроде меня, в нужду впали - в актеры-то пошли, а?

- Ну, вот лепта на построение вашего храма, - сказал наконец Цветухин, кладя на край корыта полтинник.

Едва Парабукин потянулся за полтинником, как Ольга Ивановна быстро схватила монету и зажала ее в кулаке.

Все благодушие точно рукой сняло с Парабукина. Он вскочил и, как кот, неслышно шагнул к жене.

- Ты брось. Давай сюда.

- Постыдись людей, - сказала Ольга Ивановна, отстраняясь.