Борис Федоров: Пытаясь понять Россию

Единственный серьезный политический прорыв за период перестройки был осуществлен в сфере гласности, свободы слова, свободы религии, передвижения. Впервые при Михаиле Горбачеве на какое-то время приостановился процесс массовой эмиграции - люди поверили, что у страны есть шанс, есть будущее и не стоит уезжать отсюда на Запад.

С одной стороны была политическая свобода (помните - "гласность"!), с другой - обреченная на смерть экономическая система плюс попытки сохранить командную роль партии. Учитывая назревшие национальные проблемы при общих экономических осложнениях и слабом центре, развал Союза был неизбежен. В результате система не выдержала и взорвалась - все лидеры союзных республик были заинтересованы только в личной власти. Борис Ельцин не являлся тут исключением. Каждый хотел получить свое королевство и стать в нем полноправным хозяином. О благе народа никто не думал и мнение его не спрашивал.

Словом, по большей части, Горбачев просто плыл по течению, почти не влияя на события, не стремясь их упорядочить и задать им определенный вектор. Я помню наши попытки создать для него экономическую программу весной 1990 года, когда страна уже трещала по швам, а Горбачев готовился стать первым президентом СССР. Программа была подготовлена, причем на хорошем уровне, он ее одобрил, но не использовал ни одного пункта, чтобы попытаться реально изменить положение в стране.

А советская система тем временем стремительно разваливалась. Кровавые конфликты на национальной почве произошли в Сумгаите и Фергане, пролилась кровь в Баку, Тбилиси, Вильнюсе. Национальные противоречия углублялись, центробежные процессы усиливались, а советская государственная машина давала все более ощутимые сбои.

Весь СССР содрогнулся, когда услышал о резне армян в Сумгаите вчерашние соседи убивали друг друга, не жалея ни женщин, ни детей. Сотни трупов по всей стране показали, что перестройка, сама того не желая, раскрыла глубинные национальные проблемы, которые советская власть до того лишь искусственно затушевывала. А Горбачев продолжал говорить все более пространные и туманные речи и никак не мог остановиться (таких людей называют compulsive talker). Люди перестали слушать его выступления и начали откровенно смеяться над ним. Он постоянно ездил за границу, выпрашивал кредиты и принимал поздравления по случаю событий, в которых не принимал участия, которые не направлял и на которые вообще не оказывал почти никакого влияния.

Ключевая проблема Михаила Горбачева была в неспособности действовать, неспособности создать сильную команду, неспособности заглянуть в завтра. Достижения его внутренней политики свелись к снятию цензуры и ограничений передвижения (что, впрочем, было крайне важно). Люди быстро разочаровались в столь однобоких реформах.

С другой стороны, именно при Горбачеве начались давно назревшие перемены в политической и экономической системе, благодаря чему он навсегда войдет в историю, несмотря на то, что в самой России рейтинг его популярности не достигает и 1%. Лично я благодарен ему за предоставленный шанс - шанс совсем иной жизни, ведь конец коммунистического режима, как бы там ни было, всегда в значительной мере будет ассоциироваться именно с Горбачевым.

ГЛАВА 2

Ельцин и Горбачев: борьба титанов

Я думаю, Западу очень крупно повезло, что Генеральным секретарем коммунистической партии Советского Союза в свое время стал Михаил Горбачев, а не Борис Ельцин. Первый - сравнительно мягкий и нерешительный профессиональный карьерист-бюрократ. Второй - матерый волк, сумевший сделать партийную карьеру, в первую очередь, благодаря своей жесткости и напористости.

Этих двух антиподов и столкнула между собой судьба.

Борис Ельцин вступил в конфликт с коммунистической системой, на мой взгляд, прежде всего потому, что по старым советским стандартам при сравнительно молодом Горбачеве у него не оставалось шанса подняться на самый верх политической лестницы ни при каких условиях. Стань он Генеральным секретарем коммунистической партии, он защищал бы коммунизм изо всех сил, ничуть не щадя демократов и реформаторов. Нам очень повезло, что не Ельцин спасал коммунизм. У меня нет в этом никаких сомнений.

Еще в 1989 году Ельцин пространно говорил о социалистическом рынке, о трансформации и модернизации социалистической системы. Он никогда не был приверженцем твердой идеологии и, понятно, не имел стойких демократических убеждений или конкретных рыночных взглядов. Все разговоры о реформаторстве Бориса Ельцина не стоят выеденного яйца. Никто при всем желании не вспомнит ни одной серьезной личной инициативы Ельцина, направленной на конструктивное созидание чего-либо нового в России. Его кредо заключалось в