Евгений Анисимов - Женщины на российском престоле

«Катерина не природная и не русская, – говорил в 1724 году своим приятелям (среди которых, естественно, нашелся доносчик) отставной капрал Ингерманландского полка Василий Кобылин, – ведаем мы, как она в полон взята, и приведена под знамя в одной рубахе, и отдана под караул, и караульный наш офицер надел на нее кафтан. Она с князем Меншиковым Его величество кореньем обвела».

Слух этот типичен и неоднократно повторяется в допросах Тайной канцелярии. Но, как часто бывает со слухами, нет дыма без огня. Действительно, Марта, как и другие полоняники, была приведена к центру полкового лагеря, где караул охранял знамя, имущество, трофеи. Здесь же шел и обмен, и торг добытым в крепости. Солдаты, не имевшие собственных поместий, спешили избавиться от пленников, продавая их более состоятельным товарищам или офицерам. Современники рассказывали, что Марта попала к капитану Боуру как подарок подобострастного солдата, смекнувшего, что таким способом он может выслужиться в унтер-офицеры. А потом сам капитан, движимый подобными же небескорыстными соображениями, подарил девушку самому фельдмаршалу Шереметеву.

У престарелого Бориса Петровича Марта прожила около полугода, числясь в «портомоях» – прачках. В конце 1702 или в первой половине 1703 года она попала к Александру Даниловичу Меншикову. Как ее приобрел бойкий любимец Петра I, мы не знаем, но скорее всего он попросту отнял девушку у фельдмаршала, да еще, наверное, пристыдил старика за неприличное для его лет сладострастие. Обычно светлейший князь не церемонился с подданными своего господина. Вскоре у Меншикова Марту увидел царь, и эта встреча решила ее судьбу окончательно…

Вернемся к откровениям отставного капрала Кобылина. Конечно, никакого приворотного зелья не было. Но нашего внимания достойна несомненная тесная и долгая дружба Екатерины и Меншикова. Впоследствии, уезжая в походы вместе с царем, именно светлейшему князю и его семье поручала Екатерина своих детей. И могла быть спокойна за них – верный Данилыч не подводил ни разу. На всю жизнь они остались друзьями и единомышленниками. Это неудивительно. Речь не идет о поросшей быльем старой любви. Меншикова и Екатерину объединяла общность их судеб. Выходцы из «подлого» сословия, презираемые и осуждаемые завистливой знатью, они могли уцелеть, лишь поддерживая друг друга.

Слух, который пересказывал Кобылин, отразил еще один несомненный факт: привязанность царя к Екатерине была такой сильной и долгой, что современникам казалось – было какое-то приворотное зелье, было! Иначе бы лифляндская полонянка не поймала в свои прелестные тенета грозного царя. «Так-то вы, Евины дочки, делаете со стариками!» – беззлобно шутил царь в одном из своих писем к жене. Но всему есть и свое не магическое объяснение. Оно лежит в истории жизни великого реформатора России до того самого дня, когда он увидел в доме Меншикова Екатерину, тогда еще Марту.

До этого дня семейная жизнь Петра складывалась из рук вон плохо. В 1689 году – Петру не исполнилось еще и семнадцати – его, даже не спросив согласия, женили на Евдокии Лопухиной – такой же юной и несмышленой особе. Молодожены были игрушками в придворно-династической борьбе кланов Милославских и Нарышкиных – родственников первой и второй жен царя Алексея Михайловича, отца Петра.

Известно, что в 1682 году в стране установилось двоевластие – на престоле сидели цари Иван (из рода Милославских) и Петр (из рода Нарышкиных). Однако, пользуясь несовершеннолетием Петра, власть захватили Милославские, и Россией правила старшая сестра Петра и Ивана (из рода Милославских) царевна Софья, которая стремилась устранить Петра от престола. Для этого был задуман и осуществлен брак старшего царя Ивана и Прасковьи Салтыковой. «Ответным ходом» клана Нарышкиных и стала свадьба Петра и Евдокии.

Почти десять лет прожили под одной крышей Петр и Дуня. Она родила трех сыновей, из которых выжил, на свое несчастье, только царевич Алексей. Но уже с 1692 года в семье пошли нелады. Евдокия была не пара Петру – она оставалась женщиной XVII века с его традициями терема и Домостроя, а Петр жил уже в веке восемнадцатом, ощущая себя свободным от тягостных для него пут средневековья. Ему нужна была другая жена – не «лебедь белая», рдеющая под взглядами гостей, а одетая по новой моде веселая и верткая партнерша в танцах, верная спутница в тяжких походах, помощница в непрестанных трудах. По своему воспитанию, образованию, кругозору Евдокия такой не была и не могла стать – слишком сильно давили на нее традиции терема, в котором она выросла, слишком упрям и строптив был характер царицы.