Павел Федоров - Синий Шихан (Роман 1)

- А ежели дочка?

- Будет такая же, как и ты, плакса, на кой она нужна?

- Назло тебе дочку рожу! - примиренно сказала Даша.

- Ну что ж, не котенок, в кадке не утопишь. Тоже пестовать будем. А за сына... за сына я тебе не знаю что сделаю. Так и буду по гроб жизни на руках носить...

Микешка подхватил Дашу, поднял и подбросил, словно ребенка. Даша взвизгнула, засмеялась и обвила его шею руками, шепча какие-то счастливые, глупые слова.

На свадьбу они так и не попали, не посмотрели, как венчалась Маринка.

Венчалась Маринка с хором певчих и при большом скоплении народа. Жених был статный, красивый, в шелковой сиреневой рубахе, лакированных сапогах. А о невесте и говорить нечего! Белое подвенечное платье было сшито в городе самой лучшей портнихой. Для такой снохи Матвей Никитич денег не пожалел.

Маринка стояла под венцом строгая и грустная, только темные глаза сухо поблескивали. Она смотрела на священника отца Николая, но думала о том, как перед самым отъездом к венцу вышла во двор, чтобы попрощаться со своим любимым конем. Всюду толпился народ. Стояли запряженные в тарантасы лошади, приготовленные для свадебного поезда, дуги были разукрашены разноцветными лентами и бумажными цветочками. Закутавшись в вязаный платок, Маринка подошла к вязу и увидела там старого Тулегена верхом на коне. В одной руке Тулеген держал поводья, а в другой - туго набитый полосатый мешок. Маринка подошла к Тулегену и поклонилась.

- Здравствуй, Марьям, - кивая головой, проговорил Тулеген. - Хотел туда, в изба ехать, тибя искать, да людей много... Хорошо, что ты сам пришел... Кодар тебе подарка прислал и хороший слов говорить велел... Вот и я говорю, чтобы ты богатым был, много родил... Спасибо тебе.

- За что же мне-то спасибо, Тулеген-бабай? - тревожно посматривая на мешок, спросила Маринка и вдруг, догадавшись, побледнела.

- Так... Камшат тоже спасиба посылает и вот это тут... бери... Кодар посылает... Мы сейчас в аул поедем... У вас, конечно, всякий хлопот... Прощай, дефка, хорошо живи...

Тулеген махнул рукой, сморщился, потрогал бородку и опустил замигавшие глаза. Сдавливая под платком дрожащими руками грудь, Маринка прислонилась к вязу. Голова закружилась, дышать стало тяжело. Пересилив себя, не поворачиваясь к старику, тихо проговорила:

- Поклон от меня передай, тетке Камшат спасибо скажи... А Кодару скажи... я не сержусь... Пусть он... пусть проводить приедет... Немножко проедет степью, только близко не надо... Не надо близко... Прощай, Тулеген-бабай!..

- Скажу... и ты прощай!..

Из конюшни вышел Сашка. Маринка поманила его рукой и велела проводить Тулегена через задние ворота, а потом вернуться, занести мешок в дом и спрятать в горнице за печку.

- А что там в мешке-то? Может, я не донесу...

- Донесешь, он легкий, - сказала Маринка и зашла в конюшню. Там она проплакала до тех пор, пока не пришла мать и не увела ее в дом. Маринка прилегла на кровать, выслав разряженных подруг из горницы. Как только девушки ушли, вскочила, вытащила из-за печки мешок, развязала. В мешке был ковер. Она развернула его. Взглянув, почувствовала во всем теле озноб. Вдруг ей страстно захотелось убежать из дому от всей этой суеты... Пройти задним двором, а может быть, переодеться в братнину одежду, спуститься к Уралу, взять лодку, переплыть на ту сторону и скрыться в тугае?.. Она торопливо свернула ковер, открыла сундук и положила его сверху. Повернув ключ, облегченно вздохнула. "Будь что будет!" - решила она.

И она, наверное, убежала бы, если бы не вошла мать и не напомнила ей, что пора одеваться. Тут же вошли девушки и женщины, начали ее вертеть, словно деревянную куклу, наряжать, ахать, восхищаться и петь старинные свадебные песни.

...И вот священник надевает на нее венец, а она думает о подарке Кодара, вспоминает, как хотела убежать в тугай...

А потом, уже дорогой, закутанная в теплый оренбургский платок, слушала с холодным сердцем нетрезвые любезности жениха, чувствовала на своей шее его жесткую руку, поцелуи на горячей щеке, отворачивалась и украдкой смотрела в степь. На вопрос Родиона, почему она почти все время молчит, ответила, что сильно устала. А сама прислушивалась к звону многочисленных свадебных колокольцев и всматривалась в одинокого всадника. Всадник то появлялся в степи, то исчезал за увалами, то вновь маячил на вершинах одиноких курганов, размахивая снятой с головы шапкой. Так и мельтешил он перед глазами до самого города. Даже когда сидела на пиру рядом с мужем, отвечая ему под истошные крики гостей сухим поцелуем, и тогда ей мерещился одинокий всадник на косматом коне. Иногда казалось, что он вместе с любопытным народом заглядывает в окно, видит ее разгоряченное от вина лицо и поцелуи, от которых у нее начинала кружиться голова. Но она заставляла себя улыбаться, чокалась с гостями, пила мелкими глотками вино.