Гвидо Препарата -

Естественно, такое потепление англо-российских отноше­ний не вело к окончательному решению евразийской проблемы и не оно было главной целью. Задачу — непомерно сложную с британской точки зрения — надо было решать в несколько эта­пов; улучшение отношений с Россией служило не более чем пре­людией к выполнению более общего замысла — сокрушения Гер­мании. Британия не могла и, возможно, не желала предвидеть, какую огромную цену придется платить ей, да и всему миру ра­ди воплощения столь грандиозного замысла, но тем не менее империя решила рискнуть.

Свидетельством того, что к 1900 году сокрушение Германии стало главной целью Британии, служит активная и тщательно продуманная дипломатическая активность, направленная на развязывание мировой войны, о чем будет подробно рассказано в следующих разделах этой главы.

В самом деле, одним из нерушимых догматов англо-амери­канского историографического катехизиса является утвержде­ние о неисправимой агрессивности Германии в отношении Pax Britannica («Мир по-британски»).

В первое десятилетие двадцатого века в Германии можно бы­ло слышать обильную риторику относительно Einkreisung (ок­ружения), раздавались популярные призывы к развязыванию «справедливой оборонительной войны» для прорыва «окруже­ния»; все это сопровождалось безответственными велеречивы­ми заявлениями военно-промышленных и имперских клик, воз­главляемых Вильгельмом II; были в ходу и не вполне трезвые лозунги националистов об «исторической миссии Германии» и о ее «долге вести войну» (17). Все эти вопли были взяты на вооружение как неопровержимые доказательства вины и от­ветственности Германии за развязывание первого общемирового конфликта. Но сама по себе эта довольно бессодержательная риторика не доказывает ничего, кроме того, что в Германии дурным влиянием пользовался архаичный национализм и что среди правящего класса царила растерянность в отношении непосредственных стратегических целей государства. Если сравнить этот бессвязный лепет с четким анализом Макиндера, который уже в 1904 году говорил о массированном превентив­ном ударе по Евразии, то немецкая напыщенная риторика меркнет и съеживается до совершенно жалких размеров: затяжной мировой конфликт никогда не мог стать идеей находившегося в международной изоляции и к тому же неопытного германско­го правительства. В докладе Макиндера практически нет ника­ких указаний на то. что Германия собирается напасть первой.

Германское неистовство скорее было лишь криком немецкой души перед лицом страшной неопределенности. Рейх, скорее нервничавший, нежели дерзкий, готовился к войне, объятый страхом, подбадривая себя националистическими криками, за­клиная милостивую судьбу и проклиная все остальное, включая тот день и час, когда Германия поставила свое будущее на шах­матную доску мировой политики. Несомненно, если бы Герма­нию предоставили самой себе, то она никогда первой не начала войну: в случае неудачи она теряла слишком многое. Германию надо было принудить к войне. На самом же деле единственная конкретная и реальная цель Германии в тот период — при усло­вии, что Британия не вмешивалась бы в континентальные де­ла, — не выходила за пределы консолидации «Центрально-европеиской империи германской нации», то есть возрождения достопамятного, возглавляемого Германией Европейского та­моженного союза, отделенного от России, и с таким положени­ем вещей Британия вполне могла бы смириться (18).

Спустя пять лет после окончания Первой мировой войны американский сенатор Роберт Оуэн предпринял глубокое и беспристрастное исследование причин возникновения войны и 18 декабря 1923 года представил свой доклад американскому народу: несколько основополагающих утверждении союзниче­ской пропаганды, а именно то, что Антанта была вынуждена сражаться (1) для того, чтобы расстроить кайзеровские планы установления мирового господства, (2) для того, чтобы обес­печить надежный демократический мир, и (3) для того, чтобы отстоять американские идеалы, Оуэн назвал, соответственно, «фальшивыми», «нелепыми» и «лживыми». В своем исследова­нии он пришел к следующим выводам: «Ни русское, ни французское правительство в действительности не верили в то, что германское правительство намеревалось начать агрессивную войну против них, но военная подготовка Германии и над­менность и высокомерие некоторых немецких шовинистов создало удобный, хотя и насквозь фальшивый повод для бри­танской и французской пропаганды обвинить германских ли­деров в заговоре с целью военного покорения всего мира... В 1914 году у Германии не было никаких объективных причин начинать войну, у Германии не было нерешенных территори­альных проблем, не было причин для мести и было понимание того, что большая европейская война сможет легко разрушить ее торговый флот, нарушить торговлю, которая в то время бурно развивалась, и кроме того, война могла привести к поте­ре колоний» (20).