Валерий Сойфер - Власть и наука

"…Я хочу, чтобы генетика, как наука, пошла на службу социалистическому земледелию уже сейчас, немедленно. Поэтому я стою за такую линию в науке, которая ведет к сближению генетики с селекцией" (65).

Впрочем нельзя было требовать от профессионального революционера Муралова, далекого от науки, чтобы он трезво оценивал возможность "немедленного… сближения генетики с селекцией". Такое сближение осуществлялось каждодневно, только результатов немедленных ждать было нельзя, и Муралову можно было простить это непонимание. Наверно, он и не стремился ни к чему плохому, но получилось так, что его требование формально совпало с лысенковской фразеологией, и этим очень поддержало мнение о полезности идей Лысенко.

Возможно также не стремился к чрезмерному возвеличиванию Лысенко и Вавилов, но повторявшиеся в каждой из его статей, в каждом из выступлений хвалебные фразы (см., напр., примечания /91/, /92/ и /93/ к главе III, примечание /57/ к этой главе, его же высказывание в газете "Соцземледелие" от 18 октября 1935 года /№ 218(2027/, стр. 3/, когда Вавилов привлек внимание читателей к будущей речи Лысенко словами "Специальный доклад академика Лысенко посвящается яровизации") играли в эти дни объективно негативную роль.

Выступление же самого Лысенко на сессии было не просто победным. Оно было вызывающим.

"Где лучше разработано управление развитием в онтогенезе? — вопрошал новоиспеченный академик и сам себе отвечал. — Нигде в мире, и вряд ли оно скоро будет где-либо освоено так, как разработано у нас.

Где в мире так четко и ясно разработан и так блестяще освоен подбор родительских пар для скрещивания? Можно поехать в Одессу и убедиться в том, что нами в течение 2 лет и 5 месяцев выведен новый сорт пшеницы путем скрещивания. Где в мире зарегистрированы такие факты?

Где за границей разработана теория, на основе которой крестьянин, а у нас колхозник в один год мог бы провести громадную селекционную работу по повышению зимостойкости пшеницы? У нас эта теория разработана. О ней вы можете слышать и обсуждать ее в Одессе.

Где в мире решен кардинально и окончательно вопрос борьбы с вырождением посадочного материала картофеля ранних сортов в южных районах? Эта болезнь имеется во всем мире. Только у нас этот вопрос решен и решен вне всяких институтов по вирусным болезням. На территории института в Одессе имеется посев картофеля без всяких признаков вырождения. Недалеко от Одессы в 25 колхозах имеется такой посев в 300 га. На 1936 год уже обеспечена площадь в 5000 га. На 1937 год весь юг будет обеспечен на 200 % посевным картофелем ранних сортов (не завозным). Где в мире зарегистрировано такое явление?" (66).

Лысенко, видимо, считал, что он по заслугам воздал тем, кто еще летом этого же года пытался указать ему на серьезные ошибки в теоретических вопросах, тянущие его неминуемо к ошибкам в практике. Никакой критики дважды академик слушать уже не хотел. Теперь на всякую критику он отвечал однозначно: там, где не мог приклеить политический ярлык, он переходил к разглагольствованиям о нужде колхозных полей и его, Лысенко, личной озабоченности подъемом их продуктивности в условиях побеждающего социализма и стоящих поперек его дороги вольных или невольных пособниках буржуазии. Он вовсю оперировал термином "наука колхозно-совхозных полей", которая будто бы противостоит "буржуазной биологической науке". Последней, по его словам, "не под силу по самой природе капиталистического сельского хозяйства проверять истинность своих выводов" (67).

Начиная с этого года, Лысенко взял на вооружение один тон — поучателя всех и вся, что он и продемонстрировал на октябрьской сессии, объяснив собравшимся академикам:

"Нас учат, что единственным надежным критерием истинности всех научных выводов является практика… Объяснения, которые не показывают закономерности существующих явлений и не дают руководства к действию, являются ненаучными, хотя бы они давались академиками… Каждому известен предмет физиологии, агрохимии, селекции, генетики — это абсолютно обособленные друг от друга предметы. Однако среди этого научного наследства нет одного предмета — колхозного и совхозного растениеводства…

Теперь, товарищи, наша первая задача — освоить богатейшее научное наследство И. В. Мичурина, величайшего генетика. Мы должны прежде всего освоить наследство Мичурина и Тимирязева и требовать от себя, от академиков, в первую очередь, от специалистов, от аспирантов и от студентов досконального знания работ этих двух великих людей. А мы интересуемся только тем, сколько прочтено иностранных книжек" (68).