Елена Криштоф - Сто рассказов о Крыме

Солдаты, никогда не видевшие войну, слушали ее металлическими щупами, похожими издали на детские хлыстики. Такими хлыстиками подгоняют из хлыстиков же смастеренных коней. Только хлыстики и были наивны, все же остальное напоминало войну. Не только землянкой Толбухина, сохраненной для истории, не только цифрой — четыре тысячи снарядов и мин вынули на кусочке от Перекопа до Армянска, но и всей картиной движения техники, которое потом назовут третьим штурмом Перекопа.

Пока же ему не было никакого названия, пока перед нами лежала степь в своей лучшей поре. Шелково переливались незрелыми колосьями дикие травы, по травам скользили тени облаков, в облаках ликовали жаворонки. Пристроившись плечом к плечу, по огромной траншее ползли скреперы, столбом к небу стояла пыль и гул моторов.

С этого дня прошло шестнадцать лет. Между тем встретиться со старшим прорабом мне все не удавалось. А когда в январе этого года встреча все-таки состоялась, случилось это не на Перекопе, не возле Воинки, не на Раздольненской ветке, наконец, а в обыкновенно квартире блочного дома. И заключалось в том нечто неестественное, как если бы в двери ко мне въехал монумент. Хотя в наружности Губаренко ничего монументального, величественного или хотя бы романтического не было.

Он сидел — высокий лоб с залысинами, руки смирно лежат возле папки на моем письменном столе. Сидел, тихим голосом рассказывал, какая верховодка была под Воинкой, и как трудно было осенью и зимой брать глину из карьера. Пришлось обнести карьер дренажным рвом, осушить хоть немного… Семь миллионов кубов надо было откуда-то набрать и уложить в тело плотины. А за работы по осушению карьера, не предусмотренные проектом, процентовки им, между прочим, никто не закрывал…

А потом по плотине пускала свои катки бригада Ивана Берли, и было у этой бригады из пятидесяти человек одно свойство: если у кого сломался тягач, чинить, как комашня, налетали все, не занятые в смене. Раскидают трактор по винтику и соберут здоровым… И ночь-полночь на дворе — тоже. Светят фарами и работают. Берля плотный, спокойный, голоса никогда не поднимает. Только посмотрит, как будто чуть сбоку, ребята поймут, другого выхода нет, надо и через силу иногда.

…Не берусь сказать, что воинскую или каланчакскую дамбу воспринимаю как пьедестал к личности того Губаренко, о котором столько слышала на канале. Это было бы слишком. Для такой метафоры нужно быть в том возрасте и настроении, когда десятый скрепер величают сто десятым, а больше всего ценят возможность размахивать руками, говоря о любимой работе.

Однако, пока рассматриваю средних лет человека в галстуке, пестротканом рабочем пиджаке и брюках навыпуск, пока слушаю, что он говорит об организации труда, — все это все равно со мной: огромные колеи, валкое, враскачку движение скреперов, особый степной, весенний ветер, бесконечный и набегающий кругами, и огромная плоскость земли.

— Скреперов тогда у нас было по 15 в каждой бригаде, а бригад 13. Со временем ребята не считались. Говорили: штурм, ну и каждый понимал, что значит — штурм. Зимой трудно было: грунт мокрый, работаешь круглосуточно, не даешь ему замерзнуть, переувлажниться. У меня трудности весной: пока все войдет в график, хлопцы привыкнут, со всеми сменами приходится начинать рабочий день…

График, цикл, ритм — какие еще столь же прозаические слова он произносил? Послушать бы, как об этом же рассказывает, к примеру, Эдик Соколовский. Ведь вот она, необъятная грандиозность: семь миллионов кубов "и дождь, и ветер, и звезд ночной полет…".

Конечно, нелепо на вопрос: "Кто строил Канал?", даже на вопрос: "Кто, по твоему представлению, строил Канал?" — ответить одной фамилией. Канал строил народ. Это была ударная, комсомольская, да еще и всенародная стройка. И все-таки, и все-таки…

И все-таки я бы сказала: хочешь увидеть человека, который строил Канал, познакомься с Губаренко. Эта мысль не в моей голове родилась, ее туда подбрасывали все разговоры шестьдесят первого, шестьдесят четвертого, шестьдесят седьмого, да и нынешние — тоже.

Под началом у Губаренко, когда насыпали затяжную, одиннадцатикилометровую у Воинки, было 1000 человек: инженеров, скреперистов, шоферов, электриков, лаборантов, и многие — совсем мальчишки. Из тех, что в Джанкое, в комнате Вани Рака, отмеряли время так: "Нет, с этим поручением ему не справиться, тут с огоньком надо. А он пожилой". Потом выяснилось: пожилому двадцать седьмой пошел…