Константин Романенко - Борьба и победы Иосифа Сталина

Надеждам Виссариона Джугашвили не суждено было сбыться, как не удалось сбыться надеждам миллионов трудящихся, рассчи­тывавших выбиться в состоятельные слои общества, но Бесо честно пытался добиться положения «хозяина своего дела». Поэтому не­справедливо и незаслуженно пренебрежение, проявляемое к нему, как и высокомерное навешивание ярлыка «грубости и жестоко­сти» его характера, что делают, «переписывая» друг у друга такую характеристику Бесо, некоторые авторы.

Наоборот, символично то, что в будущем сын родовитого и, на­до понимать, не «грубого» отца Уинстон Черчилль, родившийся во дворце Бленхейм, потомок древнего, богатого и влиятельного рода английских герцогов Мальборо, по собственному признанию, на совещаниях «большой тройки» при входе в зал сына кавказского сапожника «вставал и невольно» вытягивал «руки по швам»!

Конечно, биографы вождя упрощают характеристику Висса­риона Джугашвили. С одной стороны, это следствие ограниченных сведений о его жизни, с другой — этим «огрублением» его челове­ческого существа они пользуются как логической мотивировкой, чтобы приписать самому И.В. Сталину качества, которые, по их мнению, являются следствием «обстоятельств происхождения».

При этом они ссылаются на впечатления субъективного дет­ского восприятия Виссариона Джугашвили приятелями его сына. Английский историк сэр Алан Буллок утверждает, что «отец Ста­лина был грубым, жестоким человеком, сильно пил, избивал жену и сына и с трудом мог содержать семью».

Но так ли уж «груб и жесток» был Виссарион Джугашвили в своих «непедагогических» методах воспитания? Так ли он много «начал пить», чтобы порицать его за это? Выделялся ли он такими чертами среди своих современников?

В пуританской Англии девятнадцатого века узаконенной ме­рой наказания в школах была порка. У. Черчилля, аристократа и потомка «Мальбрука», недисциплинированного и плохо успеваю­щего ученика в школе, нередко секли розгами. Конечно, и Россия не пренебрегала этой «прогрессивной» системой воспитания.

Впрочем, сошлемся на другой пример. Бесо Джугашвили был лишь на пять лет моложе царствующего императора Александ­ра III, о котором В. Пикуль писал: «Этот — тип! Грубый и нетерпи­мый, зато яркий и выразительный. Не анекдот, что боцмана Бал­тийского флота учились материться у этого императора». Бывший начальник царской охраны генерал Петр Червин перед смертью рассказывал профессору физики П.Н. Лебедеву:

«Мы с Его Величеством дураками не были. Заказывали сапоги с такими голенищами, куда входила плоская фляжка. Почти целая бутылка коньяку! На двоих у нас четыре ноги — выходит четыре бутылки. Царица подле нас — глаз не сводит. Мы сидим будто па­иньки. Трезвые! Отошла она, мы переглянемся — раз, два, три! — вытащили фляги из сапог, пососем и опять сидим Царю ужасно та­кая забава нравилась. Вроде игры. И называлась она у нас так — «голь на выдумку хитра». Хитра ли голь, Петя? — спрашивает меня царь. Ну до чего ж хитра, говорю. Раз, два, три — и сосем! Императ­рица никак не поймет, с чего мы налакались. А Его Величество уже на спинке барахтается, визжит от восторга и лапками болтает. Да, были люди в наше время...»

Человек своей эпохи, император имел и соответствующие взгляды на вопросы воспитания. Он говорил в отношении герман­ского императора Вильгельма II: «Вилли производит впечатление дурно воспитанного. Не мое это дело, но будь он моим сыном, я бы порол его с утра до ночи!» Подобные обещания не расходились с практикой; три его сына: Николай, Георгий и Михаил вкусили пло­ды этой монаршейпедагогики: «старшегоон поролкак Сидоровукозу, среднего поднимал за ушии показывалКронштадт, а млад­шего...»

Впрочем, по свидетельству современников, будущий россий­ский монарх вызывал у окружающих недоуменное впечатление: «Наполовину ребенок, наполовину мужчина, маленького роста, ху­дощавый и незначительный... Говорят, он упрям и проявляет уди­вительное легкомыслие и бесчувственность!» «Повесить щенка на березе или прищемить в дверях беременную кошку было для Ни­ки парою пустяков. «Визжат? Хотят жить? Интересно, как они по­дыхают», — говорил Ники, смеясь».

Правда, уже взойдя на престол, «Николай II был достаточно воспитан, чтобы не выражать свою кровожадность открыто. Зато на охоте проявлял себя настоящим убийцей! Бывали дни, когда царь успевал набить тысячу четыреста штук дичи; в особом приме­чании Николай II записывал в дневнике с садизмом: «Убил еще кошку».