Андерс Стриннгольм - Походы викингов

Еще поныне в Исландии, где всякий пишет и читает, не много печатных книг, зато с неутомимым прилежанием размножаются старинные саги в рукописях, написанных очень красиво. В зимние вечера вешают лампу в комнате; все члены семейства, не исключая и домашней прислуги, занимают места, каждый на своей постели, с работой в руках, и чтец начинает читать. Гораздо лучше, если кто из домашних знает наизусть какую-нибудь сагу; даже ныне бродячие рассказчики переходят зимой от одного двора к другому и получают пищу и кров до тех пор, пока не истощится их повествовательный запас. Это весьма обыкновенные истории старинных родов острова; битва, в которой пали два или три человека, уже имеет некоторое значение; тяжба, искусно выигранная, особливо на альтинге, составляет любимое содержание; чья-нибудь женитьба, причем нередко изумляет глубокая страсть, рассказывается со всей подробностью: все это, взятое вместе, после повествования о первом населении острова, составляет подробное содержание отечественной истории исландцев.

Если гражданское устройство и общее законодательство острова проглядывают для нас только в сагах, и можно удивляться, отчего никогда не бывало противодействия существующему образу правления, то не надобно забывать, что вельможи, составляющие правительство страны, в то же время и отечественные историки. Мы разумеем в их числе всех годи и всех поселян, довольно богатых, чтобы при случае вступить в число членов управления покупкой годорда, но часто достаточно сильных и богатых и без почетных должностей. В руках таких богачей, какими были годи, правление и законодательство находились как бы исключительно, с тех пор как заседавшие с ними в судилище сделались простыми совещателями.

При таких обстоятельствах вдвойне похвальна та строгость, с какой законы наказывали небрежность и забвение долга в годи; мы хвалим, что годи довольствуются обыкновенными пенными деньгами (вира) и своей полицейской властью нигде не мешают обширности свободных народных судов; но эти народоправители не так чисты являются при собирании налогов, зависящем также от них. Это мы узнаем из точнейшего рассмотрения десятины. Так, например, говорит Ари: «Епископ Гицур пользовался таким расположением у своих земляков, как никто из живших на острове, сколько нам известно. Из любви к нему и по убеждению Сэмунда, с совета лагмана Маркуса, состоялось постановление, чтобы все люди привели в известность и оценили все свое имущество, движимое и недвижимое, присягнули в верной оценке и платили с него десятину». Это случилось в 1096 году. Ари, впрочем, не многоречивый, прибавляет: «Великое доказательство преданности жителей этому человеку, что они, по его мысли, под присягой оценили все имущество, какое только было на острове, и самые земли, стали платить десятину и даже издали закон, что это должно продолжаться до тех пор, пока Исландия имеет обитателей».

Эти слова прекрасны; такой пример учреждения десятины — единственный в истории; но из древнего церковного права мы узнаем, что воодушевление, с каким в Исландии принят был этот налог народным собранием, имело причины в удовлетворенном самолюбии. Там было постановлено, что свободны от десятины: все имущество, имеющее благочестивое или общеполезное назначение для церквей или мостов и паромов; все священники — относительно их книг, риз и всего, принадлежащего к богослужению (со всякого другого имущества они платят десятину); остатки от хозяйства весной, если употребляют их для домашнего обихода, но не для продажи; доходы с должности годи, «потому что годи — власть, а не деньги» (мы знаем очень хорошо, что эта власть приносила много денег). Свободны, наконец, все, не платящие денег для путешествия на тинги. Старинное обыкновение, чтобы всякий, едущий на альтинг, отправлялся туда на собственный счет, со временем изменилось так, что все, обязанные посещать альтинг, получали некоторое вознаграждение; оно собиралось с остававшихся дома в пользу приехавших на тинг, если они явились в назначенное время. Бедняки не только не платили ничего, но могли требовать пособия на свои путевые расходы от тяжущихся, имевших в них нркду по суду; свободные от такого налога не были свободны от десятины, если они по уплате своих долгов владели еще на 10 эйриров имуществом. С десятью эйрирами свободного от долгов имения, не считая вседневного платья, начиналась обязанность платить десятину — зато от нее освобождалось всякое добро во владении богатых, превышающее сумму 100 эйриров. Но это еще не самое худшее. Чтобы наверстать доход, которого не хотели давать богатые, бедняки обложены были податью еще свыше десятины, Всякий, имевший 10 эйриров, сверх вседневного платья, или 60 аршин сукна, платил один аршин, или овечью шкуру, владелец 20 — два, 40 — три, 60 — четыре, 80 — пять, 100 — шесть аршин ежегодной десятины; другими словами: если ежегодный доход собственности простирался до десяти процентов ее цены, то оба самые небогатые сословия платили 1/6 часть своих доходов, третий — немного более 1/7 части, четвертый немного более 1/7 и пятый, самый зажиточный, — одну десятую часть.